Банашар сухо усмехнулся.
– Я как раз собирался, капитан, вам отсоветовать. Может быть, отсюда это выглядит привлекательно – жизнь, состоящая из бесцельных мгновений, когда ничто над тобой не довлеет. Но, поверьте моему слову, с тем же успехом вы могли бы самому себе башку срубить – оно и быстрее, и не так позорно.
Скрипач налил в котелок воды и пристроил его над огнем. Потом стал подбрасывать туда ломтики сушеного мяса.
– Да нет, о такой… бестолковщине я не думал. Скорее насчет рыбной ловли.
– Я и не подозревал, что в душе вы моряк.
– Вы сейчас про лодку и сети? По морям, по волнам? Нет, жрец, я не про такую рыбалку. Это что-то вроде работы получается, да еще и опасной вдобавок. Нет, я уж так, с бережка. В виде хобби, а не для заработка.
Банашар невольно взглянул на покрытое морщинками лицо Тавор и вздохнул.
– Нам всем следовало бы заниматься своими хобби. Делать лишь то, что нас радует, что доставляет невидимое другим удовольствие.
– Мудрые слова, жрец. Вы нынче прямо-таки кладезь сюрпризов.
Банашар скосил на него глаза, увидел, что тот чуть улыбается, и расслабился.
– Я и в жрецы-то пошел в поисках мудрости, – хмыкнул он, – а уже потом обнаружил, что двигаться следовало в прямо противоположном направлении.
– Благочестие – вовсе не то, каким его малюют, верно?
– А воинская служба?
Капитан присел, не переставая помешивать варево кинжалом.
– У меня был друг, и он как-то попытался отговорить одного целеустремленного мальчугана от того, чтобы идти в солдаты.
– И как, удалось вашему другу?
– Не важно, удалось или нет. Речь не об этом.
– А о чем же?
– Никого нельзя свернуть с пути, на который он намерен ступить. Если только показать ему, что существует множество других путей, – это и правда возможно. А дальше-то? Человек все равно отправится туда, куда сочтет нужным.
– Вашему другу следовало напугать его до потери пульса. Могло сработать.
Скрипач покачал головой.
– Чужой ужас, Банашар, точно так же невозможно почувствовать. Ужас понятен нам только тогда, когда мы сами с ним лицом к лицу оказываемся.
Тавор негромко вздохнула, и жрец опустил к ней взгляд.
– Вы упали в обморок, адъюнкт.
– А… меч?
– В порядке.
Она не без усилия приподнялась, чтобы сесть.
– Значит, нам нужно ехать отсюда.
– Обязательно, адъюнкт, – сказал Скрипач, – но сперва следует поесть.
Тавор оттолкнула руки пытавшегося ее удержать Банашара и с трудом выпрямилась.
– Болван несчастный, ты хоть понимаешь, кого этот меч должен призвать?
– Так точно. Собственно, я эту карту только что спалил.
Банашар кожей ощутил пронизавший адъюнкта шок, как если бы заискрился сам разделяющий их воздух. Жрец фыркнул.
– Вы ее, сапер, дара речи лишили.
– Вот и хорошо. Разговаривать и есть одновременно все равно не получится. Идите-ка сюда, адъюнкт, а иначе нам со жрецом придется вас держать, а суп силком в горло пропихивать. Если вы снова свалитесь в самый неподходящий момент, ничего хорошего для всех нас их этого не выйдет.
– Ты… тебе не следовало этого делать, Скрипач!
– Не переживайте, – ответил тот и похлопал по мешочку из-под карт. – Один Дом я сохранил – единственный, который для нас сейчас хоть что-то значит.
– Наш дом, капитан, все еще разделен.
– Вы про Короля в Цепях? Забудьте про него – болван слишком занят расшатыванием устоев своего собственного трона. Что же до Рыцаря, он на нашей стороне.
– Ты уверен?
– Да. На этот счет не беспокойтесь.
– Когда тот бог наконец проявит себя, Скрипач, это произойдет над полем битвы – на корм ему пойдут тысячи душ. Речь о боге войны – явившись, он займет собой полнеба.
Скрипач бросил быстрый взгляд на Банашара и пожал плечами.
– Берегись клятвы тоблакая. – Затем, чуть улыбнувшись, он наполнил супом оловянную миску и вручил ее адъюнкту. – Поешьте, дорогая Консорт. Все остальные на нашей стороне. Грабитель, Дурак, Семеро… Прокаженный… – Произнося этот титул, он на мгновение опустил взгляд, но потом вновь поднял голову и ухмыльнулся Банашару: – Калека.
Калека. Ого. Ну да. Похоже, я это давно уже и сам ясно видел. Только принимал это привычное отражение в зеркале за собственный ужас. Вот сюрприз – так оно и оказалось.
Они ели, а память Банашара бродила в прошлом, все возвращаясь к тому мгновению в ее палатке, к словам, сказанным ей Лостаре Йил, и ко всему, что последовало.
Дети, подойдите поближе. Вашей матери осталось совсем недолго. Вы ей нужны. Мы все ей нужны.
Он глянул на Тавор и перехватил ее изучающий взгляд.
– Банашар, это вы сняли с меня шлем? Обтерли лицо, расчесали волосы?
Он опустил глаза.
– Да, адъюнкт.
Она издала какой-то непонятный звук, потом сказала:
– Прошу простить меня… я, наверное, ужасно выглядела.
О, Тавор.
Скрипач вдруг вскочил на ноги и произнес сдавленным голосом:
– Пойду оседлаю вашу лошадь, адъюнкт.
Вал смотрел на трех всадников, возвращающихся в лагерь.
– Раздать взрывчатку, Баведикт.
Обернувшись к нему, алхимик изумленно произнес:
– Всю?
– Всю. И пусть разгрузятся – вода, немного еды, доспехи, оружие и ничего больше.
– Я передам сержантам.
Вал кивнул и двинулся прочь.
Скрипача он нашел уже спешившимся, сразу за палаткой адъюнкта. Тот стоял в одиночестве и смотрел в землю.
– Мы идем с тобой, – сказал ему Вал.
Скрипач поднял взгляд и нахмурился.
– Никуда вы не идете.
– «Мостожоги» идут с тобой – и этого не изменить.
– Все давно в прошлом, Вал. Забудь.
Он отвернулся. Но Вал ухватил его за плечо и развернул обратно.
– Я уже получил разрешение адъюнкта – еще прошлой ночью, когда понял, что происходит. Скрипач, я тебе там буду нужен. Ты просто еще не понял – ты и половины всего не понимаешь, так что просто поверь моему слову. Я тебе буду нужен.
Скрипач, с потемневшим от гнева лицом, шагнул к нему вплотную.
– Зачем? За каким еще хреном?
Проходившие мимо солдаты остановились и обернулись на них, вытаращив глаза.
