Мы можем сидеть на куче монет под стать королевской сокровищнице и даже их не замечать. Поскольку иное богатство застревает в глотке, захочешь проглотить – подавишься насмерть.
Когда Скрипач поднял взгляд и увидел его, Вал поспешил навстречу.
– Не надо так, Скрип.
– Не надо как? Я тебе уже сказал…
– Я не про то. Сейчас ты остановишь отряд. И развернешь его лицом к регулярам. Ты теперь капитан, на тебя смотрят. Это монета, Скрип. Ее нужно вернуть.
Капитан надолго уставился на Вала.
– Не знал, что это будет так трудно.
– Думал просто сбежать, да и все?
Скрипач покачал головой.
– Нет. Я не знал, что делать. Не был уверен, чего им нужно.
Вал склонил голову набок и уточнил:
– Не смог себя убедить, что они того достойны?
Капитан ничего не ответил. Вал покачал головой.
– Скрип, мы с тобой, ты и я, для такого не годимся. Мы – саперы. Когда я сам во всем этом начинаю путаться, я просто думаю – а что сделал бы Скворец на моем месте? Слушай, тебе нужно, чтобы эти регуляры выстояли, чтобы выиграли нужное тебе время. За которое они заплатят собственной кровью, собственными жизнями. Не важно, пусть даже ты думаешь, что они ни хрена еще не заслужили. Нужно отплатить им той же монетой.
Увидев, что Скрипач по-прежнему колеблется, Вал повернулся к своим «Мостожогам», подал им знак и развернулся обратно.
– Мы, Скрип, строимся лицом к лагерю – а ты со своими морпехами и тяжами так и будешь тут толпиться, ни хрена не понимая, в какую сторону глядеть?
– Нет, – ответил Скрипач сдавленным голосом. – Вал, кажется… я только что сделал неверный шаг. Только и всего.
– Лучше уж сейчас, чем несколько дней спустя, а?
Вал направился к своим взводам, но Скрипач окликнул его:
– Обожди.
Он обернулся.
– Чего еще?
– Всем им, мне кажется, еще кое-что нужно увидеть. – Скрипач сделал шаг вперед и протянул руку.
Вал с сомнением поглядел на нее.
– Думаешь этим отделаться?
– Для начала хоть так, идиот!
Вал улыбнулся и схватил протянутую руку.
А Скрипач подтянул его поближе и сжал в объятиях.
Бадаль стояла на повозке рядом с Сэддиком и смотрела на разыгравшуюся у края лагеря сцену.
– Что там происходит, Бадаль? – спросил Сэддик.
– Раны заживают не сразу, – ответила она, глядя на двух обнимающихся мужчин и чувствуя, как чудовищное напряжение со всех сторон от них начинает улетучиваться.
– Это любовники?
– Братья, – сказала она.
– Тот, с рыжей бородой, – ты, Бадаль, назвала его Папой. Почему?
– Потому что оно и означает быть солдатом. Я это видела с тех самых пор, как мы их нашли. Семью себе не выбираешь, и в той семье иногда случаются всякие неприятности – но ты ее не выбираешь.
– Но они-то выбрали. Стать солдатами – их собственный выбор.
– А после того, Сэддик, повстречались со смертью лицом к лицу. Это – кровные узы, и завязываются они так плотно, что не разрубить даже смерти. – Потому-то остальные и салютуют. – Скоро, – добавила она, – очень скоро мы ощутим, как в семье пробуждается гнев.
– Но этих Мама отсылает прочь. Доведется ли нам еще их увидеть?
– Это просто, Сэддик. Нужно всего лишь закрыть глаза.
Порес приковылял на окраину лагеря, чтобы взглянуть на морпехов и тяжей, которые строились сейчас лицом к регулярам. Он повертел головой, разыскивая адъюнкта, но нигде ее не обнаружил. Не было видно и Кулака Блистига – того, кто пытался меня убить.
Самое опасное в этой жизни – люди, напрочь лишенные чувства юмора.
Когда Скрипач и Вал наконец разорвали объятия, чтобы направиться каждый к своей роте, рядом с ним появилась Фарадан Сорт, а чуть позже, по другую руку – Кулак Добряк.
Порес вздохнул.
– Кулаки. Вы все это и организовали?
– Я пыталась отдавать распоряжения, но тут они просто встали и пошли, а я осталась стоять, – ответила ему Фарадан Сорт. – Эти регуляры, они еще хуже морпехов.
– Вот скоро и увидим, так ли оно на самом деле, – уточнил Добряк. – А вы, мастер-сержант лейтенант Порес, вижу, восстановились?
– Как только мы покинули пустыню, стало возможно ускорить лечение. Как видите, сэр, я уже на ногах.
– Осталось только с вашей прирожденной ленью разобраться.
– Так точно, сэр.
– Это что, мастер-сержант лейтенант Порес, вы со мной соглашаетесь?
– Я с вами, сэр, всегда соглашался.
– Так, вы оба, хватит уже, – перебила их Фарадан Сорт. – Нам вот-вот салютовать будут.
Регуляры уже сгрудились неровной массой по эту сторону лагеря. Во всем была какая-то расслабленность, как показалось Поресу, не вполне… характерная – можно было подумать, что воинская структура с ее твердо заученными, но внутренне пустыми ритуалами уже никого не волнует. Регуляры салютовать перестали и попросту глазели, больше всего напоминая толпу, собравшуюся в гавани по случаю отплытия флота, а капитан Скрипач, выйдя перед строем своих морпехов, повернулся к этой толпе лицом. Вскинул в салюте руку – его солдаты как один сделали то же самое, – подержал какое-то мгновение и снова уронил.
Вот и все. От регуляров – никакой реакции.
– Все та же старая штука насчет монеты, – хмыкнул Порес.
– Именно, – отозвался Добряк неожиданно хриплым голосом. Прокашлялся и добавил: – Традиция эта родилась на Сетийской равнине, где конные кланы вели меж собой нескончаемую войну. За честной схваткой обязательно следовал обмен трофейными монетами. – Помолчав какое-то время, он вздохнул: – А гребни сетийские, так те вообще произведение искусства. Кость и олений рог, отполированные до блеска…
– Сэр, я чувствую приближение очередного приступа лени. Не желаете отдать мне приказ-другой?
Остряк уставился на него моргая. После чего совершенно поразил Пореса, положив тому руку на плечо.
– Не сегодня.
И направился обратно в лагерь.
Фарадан Сорт чуть задержалась.
– Порес, если б он только мог выбирать себе сына…
– Кулак, он от меня однажды уже отрекся, и потом, что бы вы там ни думали, я не слишком-то люблю, когда меня шпыняют.
Она внимательно в него вгляделась.
– Он с вами прощался.
– Сам знаю, – отрезал Порес, морща лицо, и поспешно отвернулся от нее. Она попыталась взять его за руку, но он отмахнулся. От резких движений заболела грудь, но подобной боли он в последнее время был скорее рад. Она помогала забыть о другой.
