– Да, но он больше не освящен. Гробница разграблена. Разбита.
– Разбита, вот как?
– Адъюнкт никогда не подведет, – заметил Вал.
Скрипач резко развернулся к нему.
– Это ты мне сейчас сказал?
Вал пожал плечами.
– Отчего не надеяться-то? – Потом вдруг нахмурился. – Это еще что за запах?
– Вероятно, Непоседа, – ответил Флакон.
– Боги, ниже по ветру, чтоб его, – и никак иначе!
Масан Гилани резко уселась рядом с Угольком и Целуй.
– Бальзам мне только что в штаны попытался залезть. Сказал, что забыл, где находится. Сказал, что даже на меня не смотрел. Сказал, что думал – в свой вещмешок лезет.
Целуй лишь фыркнула.
– С такой смекалкой немудрено, что далхонцы империю сумели основать.
– Лучше б я с кавалерией осталась.
– У нас нет кавалерии.
– Тогда с хундрилами.
Уголек медленно выпрямилась, вглядываясь в темнеющее небо.
– Тучу никто не видит? – спросила она, медленно поворачиваясь, чтобы охватить взором всю небесную сферу.
– Тучу? Что случилось, сестра?
– Не знаю точно. Но ожидаю…
– Тучу?
Уголек скорчила гримасу.
– Если еще не забыла, это ведь ты меня допрашивала, что я там такое вижу. Вот я сейчас тебе и говорю, когда кое-что почувствовала.
– Тучу.
– А, да ну тебя. – Она снова улеглась вдоль узкой траншеи, которую успела выкопать в каменистом склоне кургана. – Но если кто-нибудь заметит…
– Тучу, вот именно, – откликнулась Масан Гилани, протирая глаза.
Вернувшись во взвод, Флакон обнаружил там Курноса.
– Снова с нами, да?
– Я щит принес, – сказал тяж.
– Это ты здорово сделал.
– Надо, чтоб мне его к руке привязали.
– Чтобы что?
– Ты так привяжи, чтоб он не отвалился. Узлами и все такое.
– Я его ремнем прихвачу.
– А еще узлами и все такое.
– Ты его так разок послушаешься, – заметила Улыбка, – а на следующий он тебя попросит помочь ему с конца стряхнуть.
– Ты, главное, это делай, когда он чуть вздрогнет, – посоветовал Спрут. – Иначе и самому промокнуть недолго.
– Я один раз так вздрогнул, – сообщил Курнос, – что аж обосрался.
Все взгляды обратились к нему, но вот ответа на эту реплику, похоже, ни у кого не нашлось.
Корик извлек из ножен свой меч и принялся водить вдоль лезвия точильным камнем.
– Пускай кто-нибудь костер разожжет, – сказал он. – Мы с восточной стороны. Коли на нас полезут на рассвете, для глаз будет лучше, если на уголья смотреть.
– Звучит разумно, – прокряхтел Спрут, поднимаясь на ноги. – Рад, Корик, что ты снова начинаешь мыслить как солдат.
Сетиец-полукровка ничего не ответил, но поднял меч и стал, сощурясь, глядеть вдоль лезвия.
– Когда с этим закончите, – сказал Битум, – всем поесть, попить и отдыхать. Капрал, назначить караульных.
– Так точно, сержант. Эй вы все, слышите! Я чувствую в воздухе запах.
– Это Непоседа.
– Нет! Это запах славы, друзья мои. Славы!
– Если слава так пахнет, Корабб, – сказал Корик, – то я знаю одну малокровную кошку, которая была королевой вселенной.
Корабб нахмурился.
– Не понял юмора. Эту кошку что, Славой звали?
Капрал Римм присел рядом с Милым.
– Щит я держать могу, – сказал он. – Так что прикрою тебя с одного боку.
– Если тебя из-за этого убьют, то ну его.
– От солдата, потерявшего руку, в которой он меч держит, толку мало. Просто позволь мне, и все.
Милый наморщил лоб.
– Слушай, ты после ящеров не в себе. Причина-то ясна, но все равно, мог бы нам хотя бы разок улыбнуться, что ли. Если ты здесь и умрешь, так не один.
– Ну тогда если я и умру, тебя прикрывая, то в чем проблема?
– В том, что это вроде как моя вина будет, понятно?
Римм поскреб бороду.
– Ну и ладно. Я их тогда щитом херачить буду.
– Уже лучше. Ладно, мне в караул пора, а вы, сэр, поспали бы, что ли.
Скрипач принялся обходить вершину холма и сделал полный круг, изучая, как его солдаты зарылись в землю, устроив дополнительные укрепления из камней и валунов. Он пришел к выводу, что Вал прав. Их слишком мало, да и позиция у них, мягко выражаясь, не самая надежная. Надо было копья захватить – «Мостожоги» вот догадались.
Признайся, Скрип, иметь Вала рядом больно, словно в тебя нож воткнули, – и все равно в радость.
Он вгляделся в небо – закат миновал практически незамеченным, столь ярко сияли над головой Нефритовые путники. Вздохнув, капитан отправился искать, где бы присесть, – кончилось тем, что он привалился спиной к резной стеле. Закрыл глаза. Он знал, что надо бы поспать, но еще лучше знал, что ничего из этого не выйдет.
Никогда он этого не хотел. Один-единственный взвод и тот был тяжкой ношей. А теперь все здесь на меня смотрят. Если б они только знали, болваны несчастные. Я в такой же неуверенности, как и они сами.
Озаренный могильным сиянием, он извлек из кармана Дом Цепей. Лакированные деревянные карты скользили в ладонях, будто покрытые смазкой. Он сощурился и начал перебирать их одну за другой, задерживаясь взглядом на каждой. Семь карт. Шесть – холодные на ощупь. И только одна блестит от пота.
Прокаженный.
Эх, Вал. Мне так жаль.
Убийца Ши’гал успел оставить то место, где полыхало пламя, далеко позади. Пламя – и кровь убитого бога, дождем льющаяся с измученных небес. Он стал свидетелем того, как погибли многие тысячи. Люди, к’чейн че’малли, имассы. Он видел, как падали форкрул ассейлы и воины-яггуты. Тоблакаи и баргасты. Все ради искалеченного куска плоти, который он сжимал в руках.
С него капало алым, и кровотечение, похоже, не собиралось прекращаться – кровь сочилась у Гу’Рулла между пальцев, окрашивала когти, покрыла брызгами бедра, а ритмичные взмахи крыльев несли его к западу, словно он пытался догнать солнце, готовое уже нырнуть за горизонт. Сердце – снова живое, куда тяжелее камня аналогичного размера. Столько весят лишь звездные камни, упавшие с небес. Впрочем, так, наверное, и должно быть – ведь сердце принадлежит Павшему богу.
Память Гу’Рулла вернулась к последней сцене, свидетелем которой он стал на верхушке Шпиля, сразу после того, как вырвал сердце из распадающихся цепей. Тело Смертного меча, неподвижно лежащее на залитой кровью платформе. И пес, охраняющий того, кто уже покинул этот мир.
