К ним подошел пожилой хундрил и помог Сэддику погрузить мешок с игрушками в повозку. Затем Сэддик оглянулся на Бадаль, та кивнула. Мальчик уселся рядом со своим сокровищем, уверенный, что так и умрет.
Нет, он выживет. Но как? Ах, если бы я знала! В этом-то и кроется главный секрет.
Полог шатра роженицы распахнулся, и оттуда вышел отец. Глаза у него были красные от слез, но еще в них горел огонь. Он горд. Это воинственная гордость; он готов каждого вызвать на бой. Именно так должен выглядеть настоящий отец. Мне нравится. А следом вышла мать, усталая и ослабшая. В руках она держала крошечный сверток.
Бадаль ахнула, увидев, что навстречу им идет Рутт. Откуда он взялся? Где он прятался?
Со скрюченными руками и умоляющим видом на постаревшем лице он остановился перед матерью.
Сердце Бадаль сжалось от боли, ноги подкосились. Где же Ноша? Ноши больше нет. Ее нет уже давно. Все это время Рутт нес на руках нас. Он нес нас.
Мать посмотрела на Рутта, его пустые руки, изможденное лицо, и Бадаль увидела, что она стара, как и отец, а их ребенок мог бы приходиться им внуком.
Она не понимает. Откуда ей? Только Рутт никому не сделает больно. Он нес нашу надежду. Да, она погибла, но Рутт не виноват, не виноват. Мать, если бы ты была там… если бы видела…
И вдруг старая женщина сделала шаг вперед и положила своего последнего ребенка в протянутые руки Рутта.
То был бесценный дар. Потом мать обняла Рутта за плечи, и все трое – родители и Рутт с младенцем – медленно, насколько позволяли силы, пошли к ближайшей повозке. Хундрилы тронулись с места…
Бадаль стояла неподвижно.
Запомни, Сэддик, это хундрилы – те, кто дарят подарки. Запомни это, пожалуйста.
Рутт шагал гордо, как король.
Со своего места Сэддик видел, как матери и Рутту с ее ребенком на руках уступают место в повозке, а затем все двинулись вслед за войском. Отец надел головную упряжь и тянул так, словно повозка по плечу ему одному.
Потому что она не была бременем.
Как и всякий подарок.
Пустыня тянулась далеко вперед. Скрипач не видел ни конца ни края – и теперь был уверен, что не увидит. Он вспомнил береговую линию из старых костей, через которую они прошли уже, наверное, столетие назад. Трудно было представить более наглядное предостережение, и все же адъюнкт ни на мгновение не поколебалась.
Следовало отдать ей должное. Мир был против нее, но она не мигая смотрела ему прямо в лицо. Она вела войско к Увечному богу по дороге страданий. А какая еще могла быть? Она превратила армию в свою величайшую жертву – неужели все настолько просто и жестоко? Скрипач не верил, что Тавор на такое способна. Не допускал даже мысли.
И вот он шел на полсотни с лишним шагов впереди остальных. Дети-хундрилы и те отстали. За его спиной еле волочила ноги людская масса, напоминая зверя, что ползет с переломанным позвоночником. Всякое подобие строя было утрачено, каждый солдат шагал в меру своих сил. Каждый продолжал нести оружие, потому что не помнил себя без него. И одно за другим падали бездыханные тела.
Под потусторонним светом Нефритовых путников Скрипач вглядывался в далекий горизонт, а ноги шли сами собой. Мышцы давно перестали чувствовать что-либо, даже боль. Он слышал лишь собственное сиплое дыхание в опухшей, пересохшей глотке. Пустыня была бескрайняя, но мир вокруг с каждым шагом все сокращался. Еще чуть-чуть, и он сожмется до размеров сердца, которое будет биться все медленнее, без всякого ритма, пока не остановится совсем.
Это мгновение еще поджидало впереди, но очень скоро оно наступит.
Воспаленное сознание рисовало образы вокруг. Рядом возник всадник: только протяни руку и коснешься, ощутишь пальцами пегую, соленую шкуру лошади. И лицо человека в седле было почти родным.
Сломал ногу. Угодил под падающие обломки. Молоток – о, и он здесь! – хотел вылечить ее, пускай и ценой прямого неподчинения. Ты и слушать ничего не хотел. В этом вся твоя беда: слушаешь, только когда хочешь слушать.
Тротц. Самый уродливый из всех баргастов. Скажи, вас ведь нарочно таких выращивают? Чтоб враг боялся? А женщинам, небось, с детства портят глаза?.. Нужно равновесие, иначе здание стоять не будет.
Где же Быстрый Бен? И Калам? Хотел бы увидеть всех вас, друзья.
Вал, вот, оставил эту тропу. Не могу смотреть ему в глаза. Своим поведением он все портит. Поговорил бы ты с ним, сержант, убедил вернуться.
– Вал именно там, где он нам нужен, Скрип.
Что?
– Мы отправили его к тебе… точнее, сюда. Его обратный путь был одиноким, сапер.
– Уверен, он думал, что вернулся, когда увидел тебя, Скрипач, – произнес Молоток. – Вот только ты оттолкнул его.
Я… Боги. Вал. Надо бы его найти, все обсудить… На рассвете. Мы же доживем до рассвета, сержант?
– До рассвета – да, сапер. До рассвета.
А потом?
– Тебе так не терпится присоединиться к нам?
Скворец… прости, но… куда еще мне идти?
– Скажи на милость, солдат, за каким Худом нам ждать именно рассвета? Думаешь, мы просто хотим увидеть, как все кончится? Думаешь, мы отправили Вала к тебе, чтобы вы погибли бок о бок, что ли? Поцеловались, помирились и отошли? Нижние боги, Скрипач, не такая уж ты важная фигура в этом гнусном замысле.
– Не совсем, сержант, – возразил Молоток. – Он, между прочим, теперь капитан. Командует собственной ротой морпехов и тяжей. Жутко невыносимым стал старина Скрипач.
– Небо светлеет, – произнес Скворец.
Я не вижу. Вы на своих лошадях все загораживаете.
– Ложный рассвет, – процедил Тротц. – Скрип растворяется. Надолго мы здесь не задержимся, сержант. Стоит ему отвлечься от собственных переживаний…
Я был учеником каменщика. Мечтал стать музыкантом, жрать и пьянствовать вдоволь при дворе какого-нибудь правителя.
– Начинается… – проворчал кто-то. – Дайте ему уже скрипку, а мне – платочек.
Рад, что вы все здесь со мной. По большей части. «Мостожоги» были достойны лучшего конца…
Всадник насмешливо фыркнул.
– Не дури, сапер. Это только в ваших головах мы герои. Неужели ты так быстро забыл, что на самом деле мы не более чем оружие, и то лишь когда понадобимся? А все остальное время – да почти всегда – мы были готовы придушить друг друга. Офицеры бежали от нас сразу после назначения. Да, Скрипач, все было настолько плохо.
Послушай, сержант, это не я придумал такую легенду. Я ничего подобного не говорил.
– Конечно, не говорил. Так в том-то и дело: дай людям волю, они из жидкой кучи дерьма раздуют целую гору. Нужно только время, немного выдумки и немного молчания.
