Роберт неопределенно пожал плечами:
– Твою жизнь спокойной не назовешь, а значит, ты без меня не сможешь.
– Значит, до завтра?
Стронг ничего не ответил, но посмотрел на меня своими ясными серыми глазами так, как будто прощался навсегда – печально и нежно. Роберт поднес ладонь к моему лицу и провел пальцем по щеке. Его рука задрожала, и он тут же отдернул ее.
Знакомый почерк
Я зашла в свой дом, такой же, как и вечность назад.
Мама еще не пришла с работы, и я одиноко бродила по комнатам, рассматривая привычные вещи, запомнившие меня утренней – совсем другой, чем сейчас. Как все люди, моя мама свозила на дачу старое и ненужное – продавленный велюровый диван, громоздкую металлическую вешалку для одежды, у которой были отломаны крючки, пожелтевшие картины в потертых деревянных рамах.
Раньше мы жили в Москве, в районе Мичуринского проспекта. Я ходила в школу, где мама преподавала. В этот дом мы приезжали редко, раза два в месяц. Мама рвалась за город, ей было очень хорошо на своем участке, густо заросшем кустами сирени и пузыреплодника. Если позволяла погода, она стаскивала с себя обувь и отправлялась гулять по траве. Не знаю, что она при этом чувствовала, но ее лицо выглядело умиротворенным и светлым. Со временем я тоже полюбила бывать на природе. Мне стало казаться, что в городе все как-то не по-настоящему, все искусственно и надуманно. Хотелось вырваться на воздух, вдохнуть его полной грудью, насколько хватит легких, и забыть обо всем на свете. Когда я была в десятом классе, мама решилась.
– Мила, – спросила она, – что ты думаешь о том, чтобы навсегда переехать на дачу?
– А школа?
– Я уже нашла для тебя отличный лицей неподалеку. Пешком, конечно, не дойдешь, но они вроде за дополнительную плату предоставляют автобус для учеников. Тебя будут забирать где-нибудь на полпути и привозить в то же место после занятий.
– А ты? Для тебя найдется работа?
– За меня не беспокойся, – сдержанно ответила она, – я уже документы подала в новую школу. И твои, кстати, тоже.
«Если ты все уже решила, зачем было меня спрашивать?» – подумала я, а вслух согласилась, что да, это хорошая идея.
Сейчас я нисколько не жалела о переезде. Обычное садовое товарищество превратилось в элитный коттеджный поселок, появились новые красивые дома вокруг, все приобрело более ухоженный вид. На въезде теперь появилась охрана, все дорожки на территории были заасфальтированы, у местных малышей появилась детская площадка. Все эти удобства, конечно, дороговато обходились, ведь ежемесячные членские взносы тоже выросли, но мы были довольны. Пять лет назад, когда мы с мамой покупали дачу почти за копейки, нам в голову не приходило, что земля в этом месте так вырастет в цене. Небольшой домик из клееного бруса, в котором мы жили, теперь стоил очень дорого, и осознавать это было приятно. А самое главное – мы жили за городом, вдали от сумасшедших магистралей и заводов, вдали от копоти, автомобильных выхлопов и шума.
Такая жизнь была по мне. Когда я решу уехать от матери и обрету свой собственный дом, в город все равно не вернусь.
Мысль о том, что придется оставить маму, огорчила меня, но я понимала, что это неизбежно. «Конечно, – рассуждала я, – буду ее навещать, помогать ей. В общем, не брошу, как отец».
Отец. Я вспомнила, что Роберт посоветовал мне встретиться с ним. Надо было позвонить ему, но сейчас мне нужен был сон – глубокий, безмятежный, долгий.
Я поднялась к себе в комнату и подошла к зеркалу. Картина оказалась нерадостной – волосы были взлохмачены, над левой бровью повис сгусток запекшейся крови, на лице красовались порезы и ссадины. Слава богу, ушла боль в груди, а это значило, что ребра остались целы.
«Сногсшибательно выгляжу, – подумала я. – Все меня хотят». Вспомнив свой первый поцелуй в лесу, я затрепетала. Прямо как в любовных романах: «Он ввел свою пылающую твердь в ее трепещущую плоть», – фыркнула я. «Так, спать, спать, спать! Только сначала обработать порезы».
Достав из шкафчика ватные диски и перекись водорода, я стала тщательно протирать раны и ссадины. В голове, не переставая, крутились обрывки из воспоминаний о сегодняшнем страшном и в то же время романтическом дне.
Я невольно вздохнула: первый поцелуй всегда представлялся мне несколько иначе. Воображение рисовало уютную гостиную с разожженным камином, горячий мятный чай на маленьком журнальном столике, пылающие свечи… За окнами – тихая снежная ночь, светит луна, в комнате тепло и уютно. Белая пушистая кошка в ногах, и я, спокойная, разнеженная, в объятьях любимого, дарю ему свои первые несмелые ласки. А в реальности я целовала в лесу человека, который из-за меня перебил кучу народу и открыто признавался в неистовом желании разорвать меня на куски, взять силой, сделать так, чтобы мне стало больно. Я понимала, что Роберт не поддастся сиюминутным порывам – он был сильным человеком, с твердым характером и железной волей. Такой мужчина никогда не сделает женщине больно даже в порыве страсти.
В романтическом настроении я почти забыла, какие странные вещи творились сегодня на поле. Обезглавленный труп татуированного на глазах превратился в горстку пепла, а от Роберта Стронга отлетали пули, выпущенные одновременно из всех стволов.
Я оставила эти мысли на потом, как Скарлетт О’Хара. А сейчас, проваливаясь в уютное тепло своей постели, предпочитала вспоминать только о нашем с Робертом поцелуе – страстном и нежном одновременно.
Сон пришел почти сразу. Ровный, глубокий, он исцелял мою душу и тело, не истязая навязчивыми кошмарами. Только под самое утро мне приснился Стронг. Он стоял напротив и смотрел на меня чистым, ясным взглядом. Я решила нарушить молчание, спросив: «Как тебя можно убить?» Он усмехнулся и произнес непонятное слово: «Телефраг». Я хотела переспросить, но мой собеседник исчез.
Проснувшись утром, я резко села на кровати. Часы показывали без пятнадцати семь. Получалось, что я продрыхла около шестнадцати часов.
Я встала, подошла к зеркалу. Все лицо было в мелких царапинах, а на предплечье налился большой синяк. «И как только я его вчера не заметила! Впрочем, после такой аварии все могло бы быть намного хуже».
Необходимо было придумать для мамы правдоподобную версию вчерашних событий. Надо было обстоятельно, не путаясь, объяснить ей исчезновение моего автомобиля, а главное, эти чудовищные ссадины и ушибы. Я попыталась замаскировать синяк тональным кремом, но потом спохватилась и натянула белую рубашку с длинными рукавами.
С лицом все оказалось сложнее. Можно было, конечно, нанести толстый слой тонального крема, но мне очень не хотелось, чтобы в ранки попала инфекция. Могло возникнуть заражение. Сообразив, что моя идея с кремом, мягко говоря, неудачна, я оставила эти бесплодные попытки и стала лихорадочно соображать, что сказать маме.
Так и не придумав ничего путного, я оделась и стала медленно спускаться вниз по лестнице.
