Затем, тщательно почистив зубы, я принялась укладывать волосы феном. Зеркало в ванной запотело, и я направила на него горячую струю воздуха. Наконец, хорошенько себя разглядев, я с удовлетворением отметила, что ничуть не подурнела за время болезни. Даже, наоборот, стала выглядеть интереснее. Кожа слегка побледнела, зато глаза казались просто огромными, а легкие тени под ними придавали мне томный, даже сексуальный вид.
Ссадины и ушибы почти прошли. Я улыбнулась и стала расчесывать свои темно-русые волосы с выгоревшими под испанским солнцем прядями. Кажется, это называется мелирование. Непослушная шевелюра сохла очень долго. Я даже занервничала – совсем не хотелось заставлять Роберта ждать. Пришлось оставить волосы чуть влажными. Через час они уже будут виться крупными кольцами, придавая мне неотразимый шарм.
Подойдя к трюмо, я взяла с туалетного столика черную тушь и слегка подкрасила ресницы. Немного блеска для губ, и я была готова предстать перед Робертом.
Стоп. Надо было одеться. Он велел – во что-нибудь теплое и подходящее для прогулки.
Я открыла шкаф-купе и достала оттуда синие, очень узкие джинсы и полосатый свитер с большим воротником. Оглядев себя в зеркале, я поняла, что похудела за время болезни: джинсы не обтягивали ноги, а слегка болтались на них. Быстро пошарив в шкафу, я извлекла совершенно новый плюшевый спортивный костюм: прямые штаны на резинке и изящную курточку с капюшоном. «Сойдет, – подумала я. – Не айс, зато комфортно. Американки вон в таком виде вообще везде ходят, а не только в лес». Одевшись, я еще раз оглядела себя в зеркале и, довольная, вышла из спальни.
Мама сидела с Робертом в гостиной и что-то ему рассказывала, оживленно жестикулируя. «Надо же, похоже, они подружились за время моей болезни». Роберт спокойно кивал, а один раз даже сказал – с таким сильным акцентом, что я с трудом сдержала улыбку:
– Да, да. Я вас прекрасно понимаю.
Я подошла к ним и обратилась к матери:
– Ну, мы пойдем?
Мать ответила:
– Роберт, вы ее сильно не утомляйте. И пусть не мерзнет. Если почувствуете, что у нее холодный нос, сразу везите домой.
Стронг хмыкнул, потом серьезно посмотрел на меня и пообещал:
– Буду ей щупать нос каждые две минуты.
Я засмеялась.
Мы вышли на улицу, и Роберт усадил меня в «Рэйнджровер». Обходя машину, я провела пальцем по затейливому рисунку на капоте автомобиля:
– Звезды и огонь. Это что-то значит?
– Это напоминание.
– О чем?
– О том, что даже на холодной безжизненной звезде может вспыхнуть опасный пожар, – серьезно ответил Роберт и нажал на педаль газа.
Свидание
Мы выехали за пределы поселка. Погода была замечательной. Светило яркое солнце, заставляя светлые кудри Роберта сиять золотом. Он молча вел машину и лишь изредка улыбался своим мыслям. При этом уголки его восхитительно красивых губ едва заметно приподнимались и все лицо будто озарял мягкий свет.
– Так улыбаются только очень счастливые люди, – сказала я, глядя на него.
– А я и есть… – он запнулся, – я и есть очень счастливый человек.
Он на секунду обернулся ко мне, посмотрел на меня теплым, немного сумасшедшим взглядом, затем снова уставился на дорогу.
Было очень заметно, что англичанин не привык обнажать свои чувства. Я иначе представляла себе внутренний мир голливудского актера. Мне виделся этакий экзальтированный нарцисс, который ни секунды не может прожить без всеобщего обожания. Почти эксгибиционист по натуре, внешне – утонченный эстет, следящий за веяниями моды. Я посмотрела на Стронга. Подобранная со вкусом, дорогая, но очень простая одежда. Простые синие джинсы, черная рубашка-поло, волосы в художественном беспорядке. Не зная, кто такой Роберт Стронг, его легко можно было бы принять за парня с соседней улицы. Очень красивого парня, впрочем. В которого влюблены поголовно все местные девчонки и половина мальчишек.
Я вздохнула. Стронг краем глаза увидел, что я его рассматриваю, улыбнулся и спросил:
– Поедем в Москву?
Я кивнула, сказав:
– Поехали. Сегодня воскресенье, машин будет немного. Главное, чтобы на шоссе пробки не было.
– Рано еще, пробка начнется после пяти.
– Впрочем, я совсем не тороплюсь. Может, мне даже хочется постоять с тобою в пробке…
Роберт глубоко вздохнул, будто стараясь скрыть волнение, затем протянул руку и сжал мою ладонь – осторожно, словно боясь повредить. Убедившись, что я не отнимаю пальцев, он нежно погладил каждый из них. Это была самая смелая ласка, которую мне когда-либо дарил мужчина.
Я сама себя удивляла. Самоуверенная и холодноватая девочка превращалась в чувственную женщину, которой хотелось все новых и новых ощущений. Мое сердце бешено колотилось, и я никак не могла унять дрожь. «Что со мной? Неужели у всех людей это происходит именно так?»
Роберт все еще держал мою руку. После долгого молчания он сказал:
– Я весь извелся, пока ты болела. Думал, не выживешь. А ты ничего, крепкая оказалась.
Я засмеялась:
– Кто же в наши дни от гриппа умирает?
Роберт нахмурился:
– Во-первых, умирают. Еще как умирают. А во-вторых, это был не грипп.
– Нет? А что тогда?
– Это была версия для твоей мамы. Чтобы она тебя в больницу не увезла. Там такое не лечат. Тебя бы попросту потеряли.
Я ошарашенно молчала. Мы уже ехали по набережной. По реке плыл экскурсионный кораблик. Люди стояли на палубе и любовались Москвой, громко и восторженно. У кого-то из них в руке была открытая бутылка шампанского, и вся компания глотала шипучку прямо из горлышка. Они хохотали, наслаждаясь солнечным днем, прекрасным видом и обществом друг друга. На секунду мне захотелось к ним присоединиться. Я понимала, что упустила время, когда могла вот так же, как эти юные гуляки, петь песни, не стесняясь отсутствия слуха и голоса, творить черт-те что, бездумно бросаться в авантюры. Мне было всего семнадцать, но я всем нутром ощущала, что стою на пороге другой, новой жизни, в которой уже никогда не будет места спонтанным решениям, глупым поступкам и проказам.
– Постарайся вспомнить, – серьезно сказал Роберт, – с кем ты встречалась накануне болезни.
– С тобой, – мрачно отшутилась я и прибавила уже серьезно: – Ко мне приезжал следователь. Его фамилия – Черепанов. Он из какого-то там отдела. Я уже не помню.
Роберт напрягся:
– Чего он хотел?
Я по-своему истолковала его реакцию. У меня не было никакого желания разговаривать с Робертом о смерти Алексея Львовича, но именно так, по телефону, принадлежавшему Рудневу, я впервые услышала следователя. Стараясь обойти эту тему, я сказала:
