– Сейчас он избегает тебя, потому что не хочет причинять боль. Конечно же, я не исключаю, что Стронг действительно тебя любит. Но когда тебя возьмут в плотное кольцо многочисленные ухажеры, ему ничего не останется, как снова проявить самые темные стороны своей натуры. Пойми, тебя любит Ясный. А это значит, что его миссия теперь – любовь. Любовь к тебе, жестокая и непримиримая, сметающая все на своем пути. Он не в состоянии думать ни о чем другом, кроме тебя. В какой-то момент он поймет, что так не может больше продолжаться, и ему покажется, что лучший выход – просто уничтожить объект своей безумной страсти.
Я не хотела верить ни единому слову этого человека, но он был так убедителен, что внутри все сжалось от смертельной тоски. Нет, мне не было страшно за свою жизнь. Скорее, даже хотелось умереть, чтобы не мучить Роберта.
«Черт его побери! Пока он не рассказал, как на самом деле обстоят наши с Робертом дела, жить было значительно приятнее. Я даже рассчитывала на то, что у моей любви может быть будущее. Оказалось, нам со Стронгом надо бежать друг от друга, как от огня. И желательно на разные планеты. Пока не появились новые жертвы. Пока он не наделал новых глупостей».
Приглушенная музыка то и дело напоминала мне, что мы находимся в ночном клубе, где сотни людей танцуют, пьют, принимают наркотики, занимаются любовью, в общем, прожигают жизнь. Иногда до нас доносились громкие восторженные вопли типа: «Давай! Давай!» Кто эти люди? У них что, нет никаких проблем?!
Мой собеседник сел в кресло напротив меня и достал из пачки сигарету. Щелкнув дорогой зажигалкой, он с наслаждением закурил и уставился на меня немигающим взглядом:
– Ты все еще не веришь мне?
Я пожала плечами. Мне было нечего ответить.
Вадим Олегович немного подумал, затем достал из внутреннего кармана пиджака несколько потертых фотографий и передал их мне. Я поднесла их близко к лицу, чтобы разглядеть.
На черно-белых снимках был изображен один и тот же мальчик в разное время своего детства. Судя по снимкам, совершенно обычный ребенок, росший еще в эпоху социализма. Он был одет по моде то ли семидесятых, то ли восьмидесятых годов прошлого века, когда в магазинах хорошие вещи были страшным дефицитом. Так, по крайней мере, рассказывала моя мать.
Для нас, детей, рожденных в девяностые, таких проблем не существовало. Мы не стояли в очередях за сахаром, ничего не знали про талоны, просто потому, что тогда были еще маленькими. Когда я стала хоть что-то соображать, на дворе был двадцать первый век, и уже никто не мог пожаловаться, что много работает и при этом живет впроголодь.
Конечно, я не все знала о прошлом, но была абсолютно уверена, что мальчик, изображенный на снимке, вырос в советское время. К тому же мои детские фотографии были цветными, сделанными на мыльницу «Кодак», а эти – черно-белыми.
– Кто это? – спросила я.
Вадим Олегович молча протянул мне еще один снимок. На нем был изображен все тот же мальчик, только слегка возмужавший, уже подросток. Угловатый, с короткой, почти под ноль, стрижкой, с огромными, широко распахнутыми глазами, он мне кого-то напоминал. Я пристально вглядывалась в фотографию, силясь понять, кто же это.
– Этого мальчика звали Артем Николаев.
– Почему «звали»? Он что, уже умер? – машинально спросила я.
– В каком-то смысле. Теперь посмотри на это.
Следующие фотографии тоже были черно-белыми и показывали бой между двумя парнями. Дерущихся обступила толпа. Люди вокруг что-то кричали, глядя на них, а кто-то даже размахивал руками. Я видела подобные сцены по телевизору, когда показывали бокс или что-то в этом роде. Болельщики, галдящие с трибун, рев толпы, разгоряченные бойцы, атакующие друг друга в ограниченном пространстве ринга.
На снимках я также разглядела импровизированные границы площадки для боя, но они, по всей видимости, не соблюдались: один из болельщиков, увлеченный зрелищем, перешагнул через очерченную линию, его рот застыл в немом крике.
Один из дерущихся был постарше и поздоровее – спортсмен с отлично развитыми мышцами. Тем не менее он был весь в кровоподтеках и ссадинах, левый глаз заплыл, на лице застыла гримаса боли. В его противнике я узнала мальчика с предыдущих фотографий. Сейчас он уже казался не угловатым, скорее просто стройным и подтянутым. У него тоже были неплохие мышцы, но не такие развитые, как у противника. Скорее всего, здоровяк наращивал свои банки в тренажерном зале, тягая гантели и штангу, а его худенький соперник каждый день тренировался в спарринге. На парне не было повреждений, он выглядел спокойным и уверенным в себе. Я почувствовала что-то знакомое в его взгляде и, признав наконец своего любимого, не смогла сдержать вздоха.
– Есть контакт, – с удовлетворением сказал Вадим Олегович, внимательно за мной наблюдавший. – Заметь, это все еще Артем Николаев, а не Роберт Стронг. Это перевоплощение случится несколько позже.
Сердце бешено забилось. Я во все глаза разглядывала снимок, чтобы убедиться в справедливости своих выводов. Да, без сомнения, это был Роберт. Здесь он не так шикарно выглядел, как сейчас, но все равно был очень хорош.
– Эта фотография – последняя в жизни того крепкого паренька, которого ты видишь рядом с твоим чудесным принцем.
– Почему? – спросила я онемевшими губами, уже зная ответ на свой вопрос.
– Потому, что через несколько секунд после того, как она была сделана, его жизнь жестоко прервали одним точным, мастерским ударом. Это сделал он, Артем Николаев. На потребу публике, жаждущей крови. И ради удовлетворения своей собственной ненасытной жажды убивать.
Мой бедный разум наотрез отказывался хоть что-нибудь понимать, и я в отчаянии смотрела на своего собеседника. Он усмехнулся и, не говоря не слова, налил новую порцию водки в чистую стопку. Затем он передал ее мне. Я машинально взяла стаканчик, осушила в один глоток. В горле запершило, и я закашлялась. Крепкая, дрянь…
Вадим Олегович дождался, пока я отдышусь, и продолжил:
– К тому времени этот шестнадцатилетний подросток убил пятнадцать человек. Нет, он ни на кого не нападал в подворотне, а честно дрался на ринге. Хотя в ту пору все восточные единоборства были запрещены, да и бои проводились подпольно. За это в советское время сажали. Сейчас в каждом ночном клубе висит афиша: «Бои без правил! Жестокие драки! Море крови обеспечено!» И все знают, что бои постановочные и противники не причинят друг другу особых повреждений. Тот боевой клуб, в котором состоял наш общий знакомый, проповедовал совсем другое отношение к делу. Там проводились реальные бои без правил. Можно было использовать любые приемы – из карате, айкидо, кун-фу. Бои подростков были обычным делом. Как правило, этим занимались дети из неблагополучных семей, родителям которых было плевать, где пропадает их чадо. Поэтому, если все заканчивалось фатально, тело паренька находили на какой-нибудь свалке.
Я поежилась и обняла руками плечи. Мне хотелось одного: проснуться. Разговор производил на меня просто чудовищное впечатление, но я понимала, что должна выдержать эту пытку.
