Митька кивнул с серьезным видом и рванул искать Репнина. Нашел он его быстро. Не успел еще как следует остыть сургуч, как Репнин уже стоял передо мной, вытянувшись во фрунт.
– Ты звал меня, государь Петр Алексеевич?
– Звал, Юрий Никитич, еще как звал. Вот, держи, – и я протянул ему письмо. – Передашь его лично в руки Миниху. А на словах скажешь следующее: «Я нашел деньги. Если получится получить их в дар и ничего не обещать взамен, я позволю их принять». Все запомнил? – Репнин задумчиво кивнул. – Ну, с богом, Юрий Никитич.
Он вышел, а я же отхлебнул сбитень. Если Россия начнет укреплять флот, Англия найдет, к чему прикопаться, чтобы спровоцировать конфликт. И де Лириа должен это понимать. Испании же неважно, на каких именно условиях английские корабли завязнут где-нибудь в Балтийском, а в перспективе и Черном море, главное, что завязнут. Испания примет любой вариант для осуществления своих целей. Ну что же, посмотрим, на что вы способны, и под вами я имею в виду и де Лириа, и Миниха.
Глава 8
Миних, вместо того чтобы прислать мне временного командира для преображенцев из тех же ингерманландцев, прибыл в Царское Село лично. Прибыл он вместе со спешащим вернуться к моей особе Репниным, который уже не слишком-то и рвался в свой полк, видимо, роль моего адъютанта пришлась ему ой как по душе. Даже отсутствие шпаги – первого признака офицера и дворянина, не слишком его печалило, потому что он был уверен – Ушаков во всем разберется и признает его невиновным. Собственно, к тому все и шло. То, что я отослал Репнина, сначала вызвало возмущение Андрея Ивановича, но тихое, вслух при мне высказанное лишь малым недовольством. Зато времени у него на Трубецкого осталось – завались. Ушаков меня не разочаровал. За какие-то пять дней, которые понадобились Репнину, чтобы вернуться в весьма солидной компании, вновь назначенного главы Тайной канцелярии, я решил не выделываться и привычные всем названия с бухты-барахты не менять, умудрился вызнать у Трубецкого всю его подноготную. Даже все детали конфликта Никиты Юрьевича и Ивана Долгорукова мне расписал на трех страницах с рекомендацией тряхнуть как следует Лопухина Степана Васильевича, которого Ванька с собой постоянно везде таскает. Вот что значит соскучился человек по работе. Я только головой качал, видя, как Андрей Иванович пытается, в ожидании своей второй жертвы, пардон, подозреваемого, неважно в чем, главное – подозреваемого, составить приблизительный план того, как нужно воссоздать и реорганизовать его службу, чтобы она соответствовала моим требованиям. Как ни крути, а вернуться ему придется в Санкт-Петербург, даже если какая-то нелегкая понесет меня обратно в Москву.
Благо Миних прибыл не один, а в сопровождении офицера, полковника Мельгунова, о котором я тут же получил короткую записку со всей его подноготной на стол. Глядя вслед уходящему Ушакову, я только головой мог качать, как тот болванчик, и гадать, как много у Андрея Ивановича везде своих людей, если даже в опале он способен вот такое вытворять.
Но, если смотреть на все в общем свете, может быть, это и хорошо, что Миних приехал. Мне их все равно нужно было вместе сводить. А тут такой сюрприз. Христофор Антонович прибыл не только за инструкциями по выпрашиванию денег «безвозмездно, то есть даром», у посла Испании, но и с проектом создания кадетского корпуса, куда рекомендовал зачислять детей не слишком состоятельных дворян, тем самым давая им шанс чего-то добиться в этой жизни. Вот проект этого кадетского корпуса меня сильно заинтересовал. Настолько сильно, что я даже сразу не обратил внимания на офицера, приехавшего вместе с Репниным и Минихом. Насчет де Лириа мы договорились быстро, мне добавить к тому, что я передал с Репниным, было практически нечего, дальше все будет зависеть от самого Миниха, главное, чтобы я как император ни в коем случае не прошел нигде гарантом, а вот про кадетский корпус разговор затянулся.
Я слушал внимательно то, что говорил мне Миних, и не перебивал, лишь изредка делая на разложенном передо мной листе пометки, если в проекте меня что-то не слишком устраивало. Мы даже наскоро пообедали в кабинете, не отрываясь от обсуждения. Задумка Миниха была грандиозной, и он, как человек чрезвычайно увлекающийся, просто загорелся ею. В самый разгар его страстного монолога в кабинет зашел Ушаков с моего молчаливого позволения. Сев в соседнее с Минихом кресло, он сначала протянул мне бумаги, которые я пока отложил в сторону, и принялся очень внимательно слушать Христофора Антоновича. Когда Миних дошел до идеи делить воспитанников на категории: военная служба или гражданская, Ушаков не выдержал и довольно резко перебил Миниха:
– Все, что ты тут сейчас наговорил, дорогой мой Христофор Антонович, полнейшая и первостепеннейшая чушь!
– И ф чем тут чуш? – Миних даже привстал в своем кресле.
– Да в том, что ежели начал говорить о кадетах и о детях, отцы коих головы положили за страну свою, то о какой светской службе вообще речь может идти? Это так они память славных воев будут чтить, штаны за конторками протираючи?
– А если душа не лежит к службе ратной? – Мне показалось, что еще немного, и Миниха удар хватит, так он покраснел.
– А что, мало служб, в коих не нужно с саблей наперевес по полю боя скакать? Вон намедни государь мне предложил Тайную канцелярию возродить, да маленько не такой, коей ранее была. И знающие иноземные языки специально обученные отроки мне бы ой как пригодились. А чтобы ворье разное ловить? Тут артиллерией командовать и с иноземными бабенками лясы точить не требуется, тут другие хватки изучать надобно!
Я в их спор не вмешивался, с любопытством наблюдая, как в пылу ссоры, которая грозит вот-вот перерасти в полноценную дуэль, рождается идея создания института военных и силовых кадров. Примерно предполагая, где и как был развернут в итоге кадетский корпус, я уже знал, какие помещения под него отдам. Зачем идти против истории, если лучшего места все равно не найти? Правда, согласно моей версии, проект предложил Ягужинский, но когда это вышестоящие товарищи не присваивали идеи товарищей нижестоящих?
– Ты еще дефок предложи языкам и манерам обучать, чтобы они кокетстфом и другими улофками секреты фымафали для тфоей канцелярии!
– Да как у тебя язык повернулся срамоту такую предложить? – заорал Ушаков и осекся, видимо, до него дошло, что идея-то, в общем, совсем неплохая.
– Вот что, – я легонько стукнул ладонью по столу, призывая разошедшихся умнейших людей этого времени немного остыть и вспомнить, что они вообще-то не у кумы чаи гоняют. Миних осекся на полуслове и виновато посмотрел на меня, а Ушаков залился краской. – Идея мне нравится. Точнее, нравятся все идеи, кои вы тут в пылу спора выдали. Готовьте бумаги о создании корпуса. Ответственность делить будете поровну. Отдельными списками пропишите тех, кого учить и чему учить хотите. Начинайте подбор учителей и обдумайте план занятий, что отроки проходить будут. Отдаю вам под это дело Васильевский остров и дворец со всеми пристройками, что там расположен. Единственное условие – все кадеты, независимо от того, у кого они будут обучение проходить, обязаны физическими упражнениями заниматься и схваткам без оружия. Ну а остальное – это вам лучше меня ведомо. – Ну а что, ударим физкультпробегом по местному бездорожью! – И насчет девок, Андрей Иванович, рекомендую настоятельно подумать над этой мыслью, что тебе Христофор Антонович подкинул. Уж нам ли не знать, как язык развязывается, когда грудь колесом и стараешься привлечь внимание понравившейся девицы. Насколько я знаю, еще кардинал Ришелье такими приемами отнюдь не брезговал, а он-то и сану был немалого. Так что подумайте, – я притянул к себе бумаги, которые принес мне Ушаков, и мельком просмотрел их. Не виноватые, оба. А Трубецкой лютой ненавистью ненавидит Долгорукого – это хорошо, это можно использовать. А Лопухин-то куда лезет? Мало в опале сидел, еще захотелось? Идиот. Но там, видимо, это семейное. В каждом поколении хоть один да на каторгу отправляется.
