Похороны, кремация и политика
Смерть дает возможность использовать идентичность умершего для ряда политических целей
[138]. Этот факт напоминает нам, что смерть — не просто вопрос личного горя для близких членов семьи. В Китае в 1950‐е годы считалось, что высшее партийное руководство необходимо кремировать, чтобы ни могилы, ни мавзолеи не выделяли лидеров из основной массы людей. Это решение было мотивировано с оглядкой на достойный сожаления культ Ленина в Советском Союзе, однако в Китае произошел сдвиг в сторону похоронных ритуалов, когда умер председатель Мао в 1974 году. Фредерик Вейкман описывает ситуацию «кремация против сохранения» как оппозицию между эгалитаризмом членов политической партии и личной властью и значимостью партийного лидера
[139]. Сохранение останков лидера также открывает возможность осквернения тела, если когда-нибудь в будущем к власти придет оппозиционная партия.
Кремация же удаляет любую возможность такого рода персонального разрушения исторической идентичности. В этом случае, однако, открываются новые политические возможности: например, множество лидеров коммунистической партии Венгрии были кремированы, а их останки помещены в огромный колумбарий в Будапеште, созданный в форме подземного мавзолея. После краха коммунистического режима останки практически ни одного политического лидера не оказались в этом мавзолее, и там, таким образом, занято около половины мест. Мавзолей остается превосходным напоминанием о том, что при коммунизме предпочтение в Венгрии отдавалось кремации, а не традиционным католическим похоронам, и знаменует окончание этого периода. Приверженность к коммунизму не всегда приводила к жесткому разграничению похоронных ритуалов, по крайней мере не в деревнях и локальных сообществах. В Румынии, например, партийные лидеры деревенского уровня не всегда распространяли свою идеологию на смерть и могли подвергаться ритуалам и оказаться похороненными на кладбище, где хоронили только тех, кто принадлежал к местной христианской общине
[140].
Совершенно иная проблема, связанная с кремированными останками, возникла в Индии в 1996 году, когда часть праха Махатмы Ганди была размещена в банке в штате Одиша. Части его останков после кремации были направлены во многие штаты Индии для захоронения в священных реках, согласно индуистской традиции и вере, поэтому открытие, что часть останков не была захоронена, породило политическую проблему, особенно когда никто не оказался готов взять на себя ответственность. Данная ситуация — хороший пример того, что иногда слова против смерти невозможно произнести из‐за бюрократической несостоятельности. Недавний пример того, как останки могут быть использованы в политических целях, связан со смертью и кремацией Фиделя Кастро, политического лидера Кубы. Его останки отправились в четырехдневный тур примерно в 600 миль через всю Кубу
[141].
Более приватная форма похоронной политики, оказывающей влияние на конкретные семьи, сформировалась в 1950‐е годы в Непале, где привычной всегда была кремация, после того как христианские миссионеры пришли туда крестить людей. Пришлые и чаще всего западные миссионеры продвигали захоронение в земле как более соответствующий христианству способ. Возможность для членов семьи стать христианами и вопрос их собственных похорон и обрядов до и после погребения стали значимой проблемой для личной и семейной идентичности в местном сообществе. Как достаточно ярко демонстрирует исследующий христианскую ритуальную жизнь в Непале Бал Кришна Шарма, конфликты между новой верой и традицией внутри одной семьи могут приводить даже к эксгумации захороненного трупа с его последующей кремацией
[142]. С точки зрения местных традиций это может помочь умершему обрести покой и не беспокоить живых. Шарма придает значимость «вопросам адаптации и контекстуализации» и видит потенциал в том, что местные христиане примут кремацию, встроив ее в собственную систему верований, рассматривая огонь как «священный огонь Господа» или как «огонь Святого Духа»
[143]. Похожее ритуальное соперничество наблюдается по всему миру даже там, где погребение — это обычный способ захоронения, как это показывает исследование, посвященное переходу в католицизм и католическим ритуалам в их отношении к местным обычаям в Буркина-Фасо
[144].
Политика зла и кремация
Контрастируя с устоявшимися в культуре формами кремации, повсеместно принятыми в Индии или меняющей христианский способ погребения в Непале, максимально негативную оценку приобрела кремация, используемая нацистами во время Второй мировой войны как основной способ уничтожения большого числа евреев и других людей, считавшихся недостойными жизни. Кремацию как аморальную форму разрушения сегодня символизирует лагерь Аушвиц-Биркенау.
Впервые в истории человечества тысячи людей подверглись массовой, стирающей личное отношение кремации. Тот факт, что это уничтожение, направленное прежде всего на евреев, получило название «Холокост», имеет большое значение, поскольку именно это слово обозначало в Ветхом Завете жертвоприношение через сожжение на костре. Бесчеловечность Холокоста хорошо задокументирована не в последнюю очередь выжившими после лагерей. Один из них рассказывает, что в мае 1944 года сержант Отто Молл стал директором всех крематориев в лагерях Аушвице и Биркенау, которые разделяет всего несколько километров. Описывается, как он говорил новоприбывшим, что те будут работать в лагере после того, как их отведут в душ и проведут дезинфекцию
[145]. На самом деле многие из них были убиты и кремированы. Также известно, что вокруг крематориев были вырыты канавы, в которые складывались новые тела, затем подлежащие сожжению. Согласно некоторым свидетельствам, солдаты СС клали детей в тачки и сбрасывали их в эти «огненные овраги», где «живые дети горели как факелы». Доктор Сара Номберг, которая и рассказывает об этом, задается риторическим вопросом: как получилось, что все, кто был свидетелем этого, не сошли с ума?
[146]
