Как-то обобщая факты, связанные с такими торжествами после похорон, можно сказать, что они знаменуют изменение настроения. Похороны сами по себе неизбежно порождают негативный опыт переживания горя, беспокойства и страха. Очевидный акт финального прощания с тем, кто похоронен или кремирован, — это сильный эмоциональный момент в жизни семьи. Однако сильные негативные эмоции не могут поддерживаться долгое время, кроме того, это плохо сказывается и на обществе, и на индивидах; именно в этот период торжество как время изменения настроения в позитивном ключе становится важным
[168]. Негативное настроение часто сфокусировано на месте похорон, а в конце негативного периода в доме умершего, когда все снова возвращаются в него, происходит сдвиг на позитивное. Такое положение вещей отражает факт, что «жизнь должна продолжаться». Продолжаться она должна в этом доме, по этой причине важно, что торжество должно пройти именно здесь. Так происходит не всегда. Так, в современной Голландии может проводиться более публичное мероприятие в дополнение к домашнему. Например, в одном из амстердамских крематориев есть зал, в котором принимающие участие в похоронах могут поесть и выпить с семьей и друзьями после кремации. Эту практику перенимают и некоторые крематории в Британии. В этом случае место негативных эмоций может по большому счету совпадать с местом позитивных. Наступает время утверждения жизни, когда могут звучать истории об умершем и воспоминания о счастливых временах. Будет делаться акцент на позитивных аспектах жизни умершего, а не, например, на его страданиях перед смертью.
Пища против смерти
Не существует лучшего способа выражения позитивных эмоций и продолжения жизни, чем оказаться на совместной трапезе, сообщая этим, что жизнь продолжается и человек устремлен в будущее, таким же образом как воздержание от еды или уменьшение рациона — это способ поддержания корпоративной дисциплины перед лицом потенциально деструктивного влияния жизни. Возлияния алкоголя, как это часто происходит во многих частях света, приводят к росту позитивных чувств. Торжества часто сопровождаются шумом и длительными разговорами, а общая суматоха противопоставляется ограниченной и тихой атмосфере дома во время траура перед похоронами. Шум — это еще один знак жизни, так же как молчание, смертельная тишина, обычно является знаком смерти.
Более того, следуя теории Блоха об отраженном завоевании, изложенной в главе 1, и применяя ее к похоронным ритуалам в целом, можно сказать, что «потребление еды, которое следует после отраженного завоевания… может быть не просто восстановлением утраченной витальности. Восстановление триумфально, направлено вовне и действительно может приводить к легитимному росту витальности»
[169]. Блох придавал большое значение словам силы, особенно говоря о классическом исследовании Годфри Лиенхардта
[170], посвященном живущим в Судане динка, но их можно еще более усилить в деле преодоления смерти, и не в последнюю очередь, когда они связываются с таким позитивным актом, как совместное вкушение пищи.
Итак, в этой главе мы начали рассматривать вопрос, каким образом обращаются с трупом как непосредственным следствием смерти в различных древних и современных культурах и каким образом идентичность мертвого и построенная им социальная сеть среди живых меняются. Далее будут представлены другие примеры того, как люди отвечают на вызов смертности. Следующая глава обращается к личному и общественному измерениям горя.
Глава 3
Теории горя
Горем (grief) называют эмоциональную реакцию на смерть, которая включает личную и социальную стороны. Эмоции и управление имеют ключевое значение для понимания этой темы; а значит, в этой главе психологическая и социологическая модели неизбежно будут дополнять друг друга — при этом мы постараемся не забыть о значимости философских, теологических и других подходов к человеческой жизни, хотя они и будут подробнее обсуждаться в других разделах. Это совмещение точек зрения особенно важно при исследованиях смерти для нивелирования тенденции выделять одну или другую теорию горя, вместо того чтобы каждую из них считать элементом в комплексной задаче «интерпретации горя». Соответственно, эта глава должна восприниматься не как единственная линза, а скорее как калейдоскоп, с помощью которого мы позволяем разным теориям придавать различную окраску тому или иному контексту горя. Двигаясь к заключению, мы постараемся добавить еще один «цвет», или теоретическую позицию, к уже известным. Более широкий подход также позволяет увидеть, что для большей части человеческой истории горе было частью личной, семейной и общинной жизни, но когда некоторые общества развили системы медицинской и социальной поддержки, они стали описывать горе в более технических терминах, что позволило медикализировать горе, что привело к выделению различных типов горя. В этой главе также будут освещены некоторые аспекты «локального» и «медицинского» горя. Мы покажем, что чрезмерно точно классифицировать человеческие переживания нужно с осторожностью.
Тем не менее начнем этот калейдоскопический подход с обращения к сказанному в главе 1 и трансформации горя как просто идеи в ценность, а затем в веру и, возможно, даже религиозную веру. Эта схема позволяет нам подчеркнуть одновременно и силу эмоций, сопровождающих смерть, и то, как социальные миры людей влияют на их реакции. Поскольку полнота жизни человека основывается на эмоциональных переживаниях, можно понять, что утрата разрывает полотно повседневной жизни, люди переживают мощные чувства и сталкиваются с сопровождающими социальными реакциями. Более того, большинство, если не все, оказываются не готовы к утрате, когда впервые с ней сталкиваются. Это похоже на рождение ребенка, при котором роженицы, хоть и посещали классы подготовки к родам, впервые сталкиваются со специфическим телесным опытом боли. Так же и с утратой и горем, для которых нет предсмертных курсов. И хотя имеет место определенная доля симпатии к утрате других, собственный опыт человека все-таки не может выйти за пределы заданных рамок. Учитывая длину эмоциональной волны утраты, она скорее станет какой-то ценностью и даже может оказывать влияние на чувство идентичности, чем напомнит веру.
Возможно, чересчур амбициозно прослеживать восхождение серии идей до религиозной веры, однако есть и примеры, хотя и редкие, когда горе становится всепоглощающим и порождает что-то аналогичное предназначению. Как мы увидим ниже, горе в некоторых обществах стало объектом медицинской классификации, превращаясь из чего-то, что люди переживают и с чем они справляются, как только могут, в патологическое состояние, требующее контроля со стороны эксперта. Уже только это может обосновать частичную регулировку нашей формулы «серии идей», хотя проводить параллели между патологией и религиозной верой следует с особой осторожностью. Их сходство обнаруживалось бы в понимании предназначения или предельно строгого структурирования смыслов и возможностей жизни, а не в понимании религии как патологического состояния. Вне зависимости от принятия этой точки зрения, очевидно, что горе включает широкий круг эмоциональных переживаний, в какой-то момент затрагивающих нас всех, переживаний, меняющих многих и радикально трансформирующих некоторых.
