Иудаизм
Иудаизм — одна из древнейших религий мира, ее история насчитывает тысячи лет до появления христианства. Некоторые из его ключевых идей оказали глубокое влияние как на христианство, так и на ислам. Как и следовало ожидать при такой продолжительной истории, верования этой традиции возникали и развивались в различных временах и обстоятельствах, и ритуалы смерти не являются исключением.
Хотя в более ранних библейских текстах есть свидетельства веры в неясное посмертное существование, более твердая вера в загробную жизнь формируется только во времена Маккавеев во II веке до нашей эры. Именно в этот период раздоров и самопожертвования на войне возникает фокус на будущей жизни, следовавшей за мученической смертью в этом мире. Ко времени Иисуса существовало различие между фарисеями, которые действительно верили в жизнь в грядущем мире, и саддукеями, которые ее отрицали. Доступ к будущей жизни был одним из спорных моментов. «Книга Премудрости Соломона», иудейский текст, который, вероятно, был написан в I веке нашей эры
[442], помещает «души праведных в руке Божией», где никакие мучения не могут их коснуться (Прем. 3: 1). Точно так же в трудах Филона Александрийского, который жил примерно в то же время, что и Иисус, большое внимание уделяется бессмертию души.
В Талмуде, составленном примерно в V веке нашей эры, основной упор делается на воскресение тела, а не на бессмертную душу. В своем исследовании этих доктрин Луи Джейкобс
[443] утверждает, что иудеи систематически не развивали представления о жизни после смерти вплоть до Средневековья. Кроме того, он утверждает, что «средневековые еврейские философы никогда не оставляли учение о воскресении, но акцент, несомненно, был смещен на бессмертие души»
[444].
Джейкобс описывает различные современные отношения иудеев к жизни после смерти. Например, реформисты в XIX веке «отказались от веры в воскресение мертвых», удалив даже ссылки на него из своих молитвенников и подчеркнув вместо этого идею бессмертия души
[445]. Другие, более консервативные иудеи, верят в воскресение тела. Эти вариации в некоторой степени отражают тот факт, что в британской городской среде подавляющее большинство традиционных иудеев продолжают практиковать погребение, и лишь относительно немногие приемлют кремацию. Такой характер иудейского отношения к смерти, особенно его смешение веры в воскресение тела и веры в бессмертие души, должен удержать христианских авторов от частого ошибочного заключения, что отношение иудаизма к смерти акцентируется на воскресении объединенного тела, в то время как греческая концепция прямо настаивает на бессмертии души. Совершенно очевидно, что такое четкое разграничение невозможно.
Одно из самых ярких исследований смерти в иудаизме, проведенное Дэвидом Крэмером, подкрепляет эту точку зрения
[446]. Он подробно излагает верования раввинистического иудаизма со II по VI век и утверждает, что размышления иудеев над их священными текстами сформировали традицию, согласно которой «мертвые живы»
[447], хотя и в иной, нежели живые, форме. В чем-то напоминая традицию тибетского бардо, где «мертвые» знают о происходящих с ними изменениях, Крэмер утверждает, что иудейские погребальные обряды укоренены в «осознанности» мертвого тела.
Именно поэтому, по словам Крэмера, труп посещают через три дня после смерти: помазание маслом должно успокоить мертвых в новых для них обстоятельствах
[448]. Скорбящие не должны заниматься чем-то, что может напомнить умершим о потере, которую они понесли в результате «смерти». Оставшиеся в живых не должны «скорбеть» до тех пор, пока умерший не похоронен; до этого момента нужды умерших важнее, чем нужды живых. Интересно, что могильный знак назывался нефеш, это же слово обозначает душу, что, возможно, указывает на то, что душа оставалась рядом с телом в течение некоторого времени после смерти. Мертвые даже могут перемещаться
[449]. Многочисленные ритуалы раннего периода, связанного с оплакиванием, включают отказ от мытья, кожаной обуви, секса; требуется перевернуть стулья и не работать. Несмотря на открытость для различных толкований, Крэмер утверждает, что эти ограничения были направлены на то, чтобы привести скорбящих в симпатическую связь с мертвыми, мир которых был разрушен и перевернут с ног на голову.
Другая важная часть анализа Крэмера касается греха и его устранения. Основополагающее убеждение здесь состоит в том, что грех может быть удален страданиями индивида и что процесс смерти, продолжающийся и после «физической» смерти, является предельной формой страдания. Работая с Мишной, составленной около 200 года нашей эры, исследователь предлагает некоторые доводы в пользу предположения, что с разложением плоти «приходит окончательное искупление», и вторичное захоронение костей связано с верой, что «грехи мертвых были полностью искуплены»
[450]. Именно страдания в этой жизни, особенно во время и посредством смерти, «приносят жизнь в Мир Грядущего»
[451].
Что касается практики погребения, иудеи, особенно израильские, предпочитают хоронить тело в день смерти. Основной упор делается на простоту и скорость: тело должно быть вымыто, одето в белое и похоронено прямо в земле без гроба. Считается, что земля оказывает очищающее воздействие на труп, который в противном случае потенциально загрязняет окружающую среду. Фактические похоронные обычаи могут значительно варьироваться не только у более традиционных и более современных иудеев, но и у религиозных и светских евреев.
Антрополог Генри Абрамович предложил интересное описание некоторых подобных вариаций в своем исследовании хевра кадиша
[452] — так называется погребальное общество или группа людей, совершающих погребальные обряды. Он рассказывает, как тело ритуально очищается путем погружения в ритуальную ванну, как старший сын кладет почву на глаза, прежде чем труп обернут в белую простыню. Старший сын читает кадиш — хвалебные молитвы Богу, и люди разрывают на себе одежду. В некоторых традициях наследникам мужского пола не разрешалось посещать погребение из‐за убеждения, берущего начало в средневековой мистической традиции каббалы, что если они пойдут вслед за трупом, то поощрят присутствие странных, демонических полудуш, возникающих из любого пролитого впустую семени их умершего отца
[453].
