Другой человек, на этот раз женщина, муж которой умер почти два года назад, не чувствовала его присутствия, но она воображает, что он находится с ней, и иногда вступает с ним в своего рода спор, «который почти реален». У него было четкое мнение об определенных вещах, и она до сих пор считает, например, что «его предпочтения в выборе печенья по-прежнему побеждают». Она не верит в Бога и считает смерть «погружением в сон». Ее пример показывает роль воображения в посмертных отношениях живых и мертвых и, вероятно, тесно связан с тем, как люди разговаривают с мертвыми, когда идут на кладбище, чтобы возложить цветы на могилы. Совсем другой пример мы обнаруживаем у взрослой женщины, тело матери которой было пожертвовано для медицинских исследований. Дочь чувствовала, что мать «все еще рядом», потому что ее тело «не упокоилось», все еще находилось в ведении медиков и не было похоронено.
Другая женщина, муж которой умер за несколько лет до интервью, сказала, что она все еще может чувствовать, как он иногда касается ее головы. Она чувствовала запах его сигарет, чувствовала его рядом и могла с ним общаться. Она придерживалась твердых католических убеждений с верой в настоящее воскресение и отрицательно относилась к кремации.
Ил. 7. Мраморные руки, кладбище графства Дарем, Англия
Эти несколько примеров иллюстрируют, как верования людей существуют в кластерах, а не в систематических формах, и показывают, как на них влияет переживание тяжелой утраты. Их можно дополнить примерами украшений могил, которые одновременно предполагают как частное убежище, так и публичное представление чувств и смыслов. Так, например, происходит с белыми мраморными руками, которые, как кажется, тянутся из могилы (см. ил. 7). Случайному наблюдателю это может показаться устрашающим, но при ближайшем рассмотрении, чего не может передать фотография, можно обнаружить, что ладони держат небольшую статую человека, возможно, символизирующего пресвятую Богородицу или даже покойного.
Призраки и околосмертный опыт
С проблемой восприятия и изображения мертвых в некоторой степени связан вопрос о призраках и околосмертных переживаниях; призраки связаны с переживанием «других я», в то время как околосмертные переживания сосредоточены на себе в состоянии отделения от тела. Стоит подчеркнуть, что большинство людей, у которых есть некоторое ощущение присутствия умерших, видимо, не интерпретируют этот опыт как встречу с призраками. Возможно, сама идея призрака подразумевает долю безличности и дистанцированность, тогда как ощущение присутствия умершего родственника чаще всего интерпретируется как сугубо личное переживание. В этом переживании есть непосредственность и доля интимности, которых нет в популярном представлении о привидениях или призраках; эта область заслуживает значительно большего числа исследований, чем сделано на настоящий момент. Здесь, полагаю, исследователям, таким как Розенблатт
[611], необходимо более четко показать различие призраков как относительно безличного феномена и чувства присутствия знакомых мертвецов. Хотя ученые могут быть правы в интерпретации таких явлений как «нормального психологического осадка, который остается после прекращения тесных социальных отношений», им нужно быть более осторожными в описании того, как люди оценивают вещи, потому что именно ясность такого объяснения может оказаться плодотворной
[612].
Мы уже знаем, например, что сельское население в Англии демонстрирует разницу в отношении веры в призраков между населением в целом (29 %) и активными членами англиканской церкви (19 %). В том же исследовании был обнаружен важный факт: нет никакой разницы между мужчинами и женщинами, когда дело касается веры в призраков
[613]. Определенные изменения в трансляции идей культурой могут привести к различным результатам для веры и практики, как, например, в современной сельской Испании, где антрополог Уильям Кристиан наблюдал изменения в отношении к душе и смерти: «деньги в ящике для милостыни, которые раньше использовались на мессы для душ в чистилище… теперь переходят в епархиальный благотворительный фонд»
[614]. В современной Британии конкурирующие интерпретации смерти, скорее всего, исходят как от средств массовой информации, так и от экспертов. Современная проблема, связанная с царством горя, призраков и присутствия мертвых, заключается в том, что оно занимает область, которую не могут поделить кино, психология, религия и сила собственного личного опыта.
Многие люди, вероятно, черпают идеи о загробной жизни в равной степени из фильмов о призраках или научной фантастики и из Нового Завета; возможно, парамедицинский мир сближает эти два источника при помощи новых категорий: «околосмертное переживание» и «внетелесное переживание». Описания опыта пациентов, связанного с несчастными случаями и медицинскими операциями, с конца 1970‐х годов привлекали широкое внимание, и некоторые видят в них реальную основу для интерпретации представлений о душе и жизни после смерти.
В то время как некоторые традиционные общества предоставляли своим членам категории для интерпретации странных переживаний, современную жизнь, напротив, они часто ввергают в период перемен и неопределенности. Некоторые исследования показывают, что там, где существует культурная интерпретация околосмертного опыта, некоторые люди могут все же испытывать трудности, если их опыт в некотором отношении отличается от транслируемой культурной модели, как предположил Генри Абрамович, изучая современный иудаизм
[615]. Некоторые другие исследования, проведенные в Америке, показывают, что у людей, переживших такой опыт, впоследствии снижается ощущение угрозы смерти
[616].
Христианский теолог Пол Бэдхэм придал большое значение утверждению, что «если можно представить веские основания для веры, что сознание может функционировать отдельно от тела до смерти, то разумно утверждать, что сознание могло бы функционировать отдельно от тела после смерти»
[617]. Переживания «вне тела» дают основания считать, что личная идентичность сохраняется без эмбодимента. Бэдхэм посвящает главу полемике с многочисленными современными теологами, включая Бультмана, Мольтмана, Хартсхорна и Питтингера, которые, насколько он считает, сводят доктрину вечной жизни к некоему преобразованному существованию либо в этом мире, либо внутри божественной памяти. С точки зрения Бэдхэма, с необходимостью должен существовать центр самопознания и осознания, сохраняющийся после этой жизни до момента, который Бог запланировал на будущее. Такие богословские взгляды выходят за пределы нашей книги и ее сравнительных рамок.
