— Скажи, благородный Весьямиэль, — произнес вдруг Повелитель, — этот знак на твоей груди, что он означает?
— Это герб моего рода, о Повелитель, — пояснил тот. Чем, интересно, он заинтересовал Гадэля?
— Удивительный герб, — проговорила Оливьель. — Что он означает?
— С ним связана легенда, — улыбнулся Весьямиэль. — Когда-то на гербе моего рода была изображена одна лишь змея, как символ мудрости, жестокости и хитрости, и, должен сказать, предки мои вполне соответствовали выбранному знаку. Один из древних моих прародителей был близким другом императора. Однажды на пиру он заподозрил неладное — слишком странно вел себя еще один приближенный, и когда император поднял чашу, чтобы осушить ее до дна, как полагается по обычаю, открывая пир, мой предок выбил ее у него из рук. Его едва не обезглавили на месте, но император был мудр, он унял гнев и выслушал друга. И когда проверили, что же было в чаше, оказалось, что в вине содержался смертельный яд, поднесенный тем, другим приближенным. Поэтому, — закончил Весьямиэль, — обезглавили его, а предку моему император в знак благодарности пожаловал добавление к гербу — чашу. Теперь змея обвивает чашу, тем самым показывая, что она всегда настороже и заметит отраву.
— Какая изумительная история! — ему показалось, что Оливьель стала глядеть на него более благосклонно.
— Однако, — счел необходимым добавить Весьямиэль, — есть и другой вариант этой легенды. Просто мой предок был преданнейшим спутником и собутыльником императора, и как-то раз тот в шутку велел ему добавить на герб чашу — дескать, даже змею можно упоить допьяна.
«Кстати, и не особенно разберешь, что змея делает — пьет или извергает выпитое», — добавил он про себя.
— Такая версия, должно быть, тоже имеет право на существование, — улыбнулась эльфийка. — Но история интересна не только этим… Скажи, благородный Весьямиэль, не знакома ли тебе эта вещь?
Она протянула руку, и Весьямиэль лишился дара речи.
— Это… — выговорил он хрипло. — Это мой фамильный перстень. Я берег его как зеницу ока, но человеческая девка опоила меня и украла его. Догнать ее я не смог… Как оно попало к вам?..
— О, — усмехнулся Повелитель. — Наши стражи поймали в лесу какую-то оборванку — она пыталась пробраться в Запретную долину. При ней оказалось немного денег и этот перстень, и она не ответила на вопрос, откуда взяла его. Нам сразу стало ясно, что вещь это старинная и очень дорогая, поэтому я счел необходимым приберечь перстень. И каково же было моё удивление, когда я увидел на твоей одежде тот же герб, что вырезан на печатке, о благородный Весьямиэль!
«И что теперь? — подумал тот. — Выпрашивать обратно? Отбирать силой? Выкупать?.. Чудо, что перстень нашелся, но что Повелитель потребует взамен?»
— Прими же его в знак нашего расположения, — улыбнувшись еще более обворожительно, чем прежде, произнесла Оливьель и, взяв Весьямиэля за руку, сама надела перстень ему на палец, — и не расставайся с ним впредь!
— Моя благодарность вам не знает границ! — искренне произнес тот, ощущая, однако, некий подвох. — Во имя Великого Древа, это истинное чудо!
— А девка оказалась хороша, — вдруг добавил Повелитель. — Правда, сбежала…
Весьямиэль только усмехнулся: Эйлиса где угодно не пропадет!
— У нее еще был конь, это не твой? — спросила Оливьель.
— Злой нравом, гнедой, со звездой на лбу? — уточнил тот. — Если так, то мой. Потому я и не смог догнать воровку, очнувшись от ее зелья, что она увела коня! Пришлось путешествовать, как… как человек, на телеге!
— Это ужасно! — сочувственно покачала головой эльфийка. — А конь тот самый…
— Я безмерно рад, — улыбнулся Весьямиэль. Разбоя ему очень не хватало — надоело трястись на телеге. — Пусть жеребец этот неказист, но вынослив!
— Что ж, он снова твой, — великодушно произнес Повелитель, и снова Весьямиэлю не понравились взгляды, которыми обменялись они с сестрой. С чего бы такая щедрость?
— Благодарю, о Повелитель, — наклонил он голову.
Подошел незнакомый эльф, что-то шепнул Гадэлю, тот улыбнулся еще шире и сделал радушный жест:
— Благородный Весьямиэль, в честь того, что к нам присоединился новый собрат, мы всегда устраиваем пир. Всё готово, под деревьями накрыты столы, нас ждет угощение и прекрасные вина! Позволь моей сестре проводить тебя…
— С превеликим удовольствием, — тот поклонился эльфийке, предложил ей руку, и они вышли под яркое солнце.
Тут только Весьямиэль понял, почему Оливьель пряталась в тени: платье на ней было таково, что… Словом, если можно было бы соткать материю из паутинной нити и вызолотить, получилось бы грубое подобие того, что облегало стройную фигуру эльфийки. «Напросвет видать, — невежливо подумал мужчина. — Недурно, но я бы предпочел, чтобы там было побольше того, на что можно посмотреть и за что подержаться!» Тем не менее, он поспешил выказать восторг и, видимо, сделал это вполне убедительно: взгляд Оливьели становился всё более благосклонным.
— О Повелитель, — спохватился он, — прошу простить за то, что оскорбляю твой слух подобным вопросом, но… моя… хм…
— Она будет прислуживать тебе за столом, если тебе угодно, — улыбнулся тот.
И снова это странное расположение! К чему бы это? Весьямиэль задумался было, но его постоянно отвлекала то Оливьель, будто приклеившаяся к его локтю, то Повелитель, решивший непременно усадить его по правую руку от себя, для чего пришлось пересаживать половину гостей. Потом Весьямиэль увидел Машу, мимолетно поразился: до чего одежда меняет человека!
Тёмные эльфийки переодели девушку (уж как справились с брезгливостью по отношению к человеку и где взяли платье такого размера, неизвестно!), вышло недурно. Темно-голубое платье подчеркивало талию и низко открывало грудь, облегало бедра и мягкими складками струилось до земли. Рыжие Машины волосы завили локонами и свободно распустили по плечам, лишь с висков подобрав две пряди, отчего лицо ее стало казаться тоньше и интереснее. Не хватало украшений, и Весьямиэль шепнул девице, улучив момент:
— Куда бусы-то свои дела?
Маша побагровела почему-то, но ответила:
— Так еще в лесу нитку порвала, рассыпались…
Весьямиэль хмыкнул, поняв, что она, скорее всего, избавилась от подарка предателя-кузнеца, а может, спрятала подальше, чтоб не вспоминать, и вернулся к беседе с эльфами.
Повелитель всё подливал и подливал ему вина, лёгкого, почти не кружащего голову, рассказывал о житье здесь, в Запретной долине, посматривал на Машу не без интереса (Весьямиэль полагал, что если Гадэль попытается познакомиться с нею поближе, его ждет интересный опыт!), и длилось так до самого заката.
— Женат ли ты, благородный Весьямиэль? — вопросил Повелитель.
— Не довелось, — ответил тот, и глаза брата с сестрой вспыхнули, как болотные гнилушки.
