– Похоже, нам повезло наконец, – сказал Себастьян, прочитав объявление в холле музея. – Детям до шестнадцати лет вход бесплатный.
Отстояв очередь, они получили свои бесплатные пропуска, предъявили их охраннику на входе и прошли внутрь. Поднявшись на один лестничный пролёт, Мария и Себастьян подошли к женщине в свитере с геометрическим узором, сидевшей за столом, на котором стояла табличка «Администратор».
– Простите, не подскажете ли вы, как нам найти картины Джексона Поллока? – спросила женщину Мария.
– Конечно, – кивнула женщина в геометрическом свитере. Она вытащила из стола отпечатанную карту с указанием залов музея и продолжила, поставив на ней крестик: – Поднимитесь на четвёртый этаж – и попадёте на постоянную экспозицию Поллока.
Ребята поднялись по эскалаторам, прошли мимо картин Джаспера Джонса, написанных в технике энкаустики, то есть красками, разведёнными не маслом, а расплавленным воском. Миновали большую композицию работ Энди Уорхола в стиле поп-арт и гигантскую картину-комикс Роя Лихтенштейна. И вот, наконец, уточнив направление у смотрителя, они оказались перед знаменитым шедевром Джексона Поллока. Шедевр занимал почти всю стену зала, он был размером примерно два с половиной на шесть метров и назывался «Один: Номер 31, 1950». Это огромное полотно было густо покрыто слоями разбрызганной по нему краски. Да-да, именно так и писал свои картины Поллок – разбрызгивая краску по разложенному на полу холсту и размазывая её палкой.
Ребята долго стояли перед картиной. Себастьян молчал, надувая губы и пытаясь отыскать какой-то смысл в переплетении разноцветных линий и брызг.
– Бред какой-то, – сказала Мария.
– Похоже на бактерии под микроскопом, – вздохнул Себастьян. – Слушай, а какая она большая, картина-то эта!
– Глазам своим не верю, – покачала головой Мария, доставая изрядно потрёпанный листок с загадкой Эдварда. – Эта картина была нашей последней надеждой. Я думала увидеть какие-то лица, вещи, другие детали, которые можно будет связать с нашим белым стихом. Подсказку какую-то найти. Карту, быть может. Что-то такое, одним словом, что поможет найти сокровище. А тут эти… бактерии, – она устало опустилась на поставленную перед картиной скамейку. – Придётся вернуться к миссис Фишер и признаться, что мы зашли в тупик.
– Хорошо. Я с тобой пойду, – сказал Себастьян, но, взглянув на экран своего смартфона, тут же отыграл назад. – Чёрт, не выйдет. Мама ещё час назад прислала эсэмэску. Спрашивает, где я, и велит немедленно возвращаться домой.
Мария мысленно прикинула, насколько серьёзно рискует она сама, так надолго уйдя из дома. Но своего мобильника у неё, слава богу, нет, эсэмэски ей никто слать не станет, а значит…
А значит, часом больше – часом меньше роли уже не играет. Семь бед – один ответ, как говорится.
Они выскочили из музея и поспешили на метро. Покачиваясь в вагоне на пути к дому миссис Фишер, Мария размышляла над тем, почему у неё ничего не получается. Почему не сходятся концы с концами. Что же на самом деле объединяет всех этих дующих в трубу музыкантов, пишущих поток сознания поэтов и рисующих бактерии художников? И почему Эдвард прислал ей загадку именно про этих битников? Ведь ни один из них ни на шаг не приблизил её к сокровищу!
Автоматическое письмо
Запыхавшись от подъёма по лестнице, Мария вошла в квартиру миссис Фишер, добралась до дивана в гостиной и принялась дожидаться возвращения хозяйки дома с кухни.
– Как прошёл день? – раздался с кухни голос вдовы, сопровождаемый звяканьем чего-то тяжёлого, что она ставила на поднос. – Удачным оказался?
– Длиннющим, – протянула Мария.
Из-под дивана высунул голову Архимед, удивлённо посмотрел на Марию. Появилась с кухни миссис Фишер, поставила поднос на сундучок перед своей гостьей.
– Нашли какие-нибудь зацепки в «Авангарде»? – поинтересовалась миссис Фишер, разливая по чашкам свежий чай.
– Нет, – со вздохом откинулась на спинку дивана Мария. – Смотрели в библиотеке архив Джека Керуака. Ничего. Потом отправились в музей на картину Джексона Поллока взглянуть. Мазня, – она выпрямилась, чтобы взять с сундучка чашку. – Правда, я видела вас в молодости на фотографии в «Авангарде», где вы сидите за одним столом с поэтами-битниками. И с вашим мужем. Но какое всё это имеет отношение к спрятанному в вашей квартире сокровищу, ума не приложу.
– Да, мы с Робертом дружили с ними, – отхлебнула из своей чашки миссис Фишер. – Только правильнее называть их бит-поэтами. Знаешь, с тех пор, как слово битник сделалось модным, они ненавидели, когда их так называют.
– Они были бит-поэтами, я знаю, – кивнула Мария. – Читала об этом в библиотеке. Там хранятся огромные свитки, написанные Джеком.
Архимед вспрыгнул на диван к Марии, и она погладила его. Потом кот отпихнул её лапой и снова соскочил на пол.
– После того, как мы поженились, мой муж владел маленьким издательством, которое называлось «Голодный призрак», и публиковал в нём небольшими тиражами сборники бит-поэтов.
– То есть, как там сказано в том стихотворении? – Мария в очередной раз вытащила послание Эдварда и прочитала: – «Ваш муж обедал вместе с нами и включал нас в своё меню».
Архимед в два прыжка взлетел сначала на стул, а с него на стол и развалился на лежащих там книгах.
– Верно, – сказала миссис Фишер. – Они все не раз сидели вот за этим самым столом, что ты видишь перед собой. Он уже тогда был завален книгами. Здесь, в Гринвич Виллидж, мы жили тогда буквально среди поэтов и художников. Выйдешь выпить чашечку кофе в лавочке напротив – и столкнёшься нос к носу с Уильямом Берроузом, Карлом Соломоном, Нилом Кэссиди, Фрэнком О’Хара или другим каким-нибудь писателем. Или с кем-то из музыкантов, Чарли Паркером, например. Или с художником вроде Ларри Риверса, Уильяма Стейга… – она помолчала немного и с улыбкой добавила: – А я иду им навстречу вся такая в своей чёрной водолазке и трико. А когда бит-поэты приходили к нам, мы могли до утра, до хрипоты спорить с ними о поэзии, о политике… обо всём подряд. Позже мой муж преподавал в университете здесь же, неподалёку, окружал себя своими учениками и старался поддерживать традиции битников много лет после того, как само это движение кануло в Лету.
– Прошу вас, пойдёмте со мной, – попросила вдову Мария, поднимаясь на ноги. Она повела её в прихожую, указала на фотографию, запечатлевшую молодую миссис Фишер в кафе в окружении людей, и спросила: – Это ведь ваши друзья? И они поэты?
– Да, – ответила миссис Фишер. – Я понимаю, о чём ты хочешь спросить, и отвечу сразу же. Да, это мои друзья, бит-поэты. Нет, стихотворение, над которым ты бьёшься, не мог написать ни один из них. Я не знаю, кто его написал. А молодых поэтов среди наших знакомых и потом хватало. В основном это были студенты мужа, и продолжалось это почти до самой его смерти, то есть до конца 1990-х. Вот почему я спрашивала тебя его фамилию. Он должен быть кем-то, кого я знала за эти годы. Просто должен быть.
