Дождавшись относительной тишины в зале, судейский чиновник зачитал маловразумительный текст, из которого было понятно лишь то, что по заявлению дочерей покойного следовало изучить обстоятельства его смерти.
София припомнила объяснения господина Рельского, что полиция вправе начать дело лишь в случае соответствующего заявления потерпевших. Если бы таковые не нашлись или не пожелали расследования, то убийца счастливо избежал бы наказания.
Присутствующим все эти формальности были попросту неинтересны. Во время скучного действа в зале поднялся такой шум, что председательствующему пришлось громко стукнуть молотком и призвать слушателей к порядку, пригрозив в противном случае объявить перерыв.
Закончив декламацию крючкотворного шедевра, судейский окинул присутствующих строгим взглядом, явно полагая их поведение форменным неуважением к самим Тюру, Форсети и Снотре. Но пристыдить сливки общества не было ни малейшей возможности, а посему он лишь поправил монокль, и поклонился коронеру, после чего покинул трибуну.
— Барышни Ларгуссон, вы желаете что-то дополнить? — поинтересовался председательствующий формально, уже готовясь пригласить первого свидетеля.
— Да, — вдруг решительно заявила старшая гномка. — Я знаю, это она его убила!
С этими словами она обличительно указала на госпожу Дарлассон. Весь зал ахнул и взорвался недоуменными разговорами.
— Тихо! — прикрикнул коронер, яростно стуча по столу молотком. — Почему вы так считаете, барышня?
Та воинственно выдвинула подбородок и принялась рассказывать. Ее повествование ввергло Софию в ступор. Оказывается, госпожа Дарлассон состояла в порочной связи со сторожем — вдовцом много ее моложе и изрядно ниже по положению. Не так давно господин Ларгуссон решился вновь связать себя узами законного брака, что якобы привело хозяйку в ярость. По мнению дочерей покойного, гномка, ведомая гневом и ревностью, убила возлюбленного и намеревалась с помощью пожара уничтожить улики.
Слушая тираду барышни Дварии Ларгуссон, госпожа Дарлассон еще сделалась совершенно белой и стиснула веер так, что он сломался. Гномка отсутствующе взглянула на свои морщинистые руки, сжимавшие обломки дорогой вещицы, потом спокойно встала, казалось, не замечая устремленных на нее любопытных взглядов.
— Никогда не слышала большей нелепости! — процедила она.
С этими словами госпожа Дарлассон повернулась и направилась к выходу, гордо выпрямив спину и устремив невидящий взгляд поверх голов знакомых. В полнейшей тишине она покинула зал, и только после того толпа взорвалась разговорами.
София осталась сидеть, пытаясь не замечать Юлию, уже увлеченно обсуждающую с кем-то скандальные сведения.
Коронер не стал дожидаться, пока все выскажутся, и попытался призвать присутствующих к порядку, что заняло у него добрых пять минут. После чего он вызвал для дачи показаний доктора и старшину пожарного приказа, которые серьезно и последовательно изложили под присягой все известные им обстоятельства.
В зале было неимоверно душно, одна молодая леди даже упала в обморок. Окружающие суетливо принялись приводить ее в чувство, и, пользуясь этим, коронер объявил, что слушание продолжится завтра в то же время.
Это было похоже на театральное представление, вот только актеры, видимо, попались бесталанные и ленивые — настолько, что даже роли толком не выучили, и теперь вовсю импровизировали, заставляя суфлера тщетно подсказывать правильные слова, а режиссера то страдальчески морщиться, то гневно хмуриться. Именно такое сравнение пришло в голову госпоже Черновой, когда первое заседание наконец закончилось.
Слуги расходились недовольно, ворча и громко переговариваясь, ведь навряд ли удастся прийти завтра (в большинстве случаев домашняя прислуга работала вовсе без выходных, потому сегодняшнее раздолье можно было отнести лишь за счет всеобщего ажиотажа среди жителей Бивхейма). Мастеровой люд также был недоволен. Господа расходились куда охотнее, предвкушая завтра новые разоблачения…
Госпожа Чернова пребывала в расстроенных чувствах. Пешая прогулка домой не принесла облегчения. Происходящее казалось кошмаром, из которого никак не удавалось вырваться… Привычный и понятный миропорядок рушился на глазах. Неизвестно, сможет ли госпожа Дарлассон и далее содержать библиотеку, ведь слухи её не пощадят, а даже эта несгибаемая дама не сможет противостоять злоречию всего города!
Молодая женщина не знала, верить ли сегодняшним обвинениям.
Она прошла по дому, будто со стороны наблюдая такие знакомые, но одновременно будто чужие комнаты. Вот гостиная, полностью переделанная после приезда молодой супруги — Андрей хотел, чтобы мрачноватое обиталище холостяка превратилось в пристанище семейного уюта, и не пожалел денег, чтобы обустроить всё по вкусу жены. Вот кухня, сияющая чистотой, совершенно белая, если не считать розовые занавески на окнах и пурпурные, фиолетовые, бирюзовые фиалки, расставленные вокруг во множестве.
София усмехнулась: забавные вкусы у Леи — домоправительницы, горничной и кухарки по совместительству. Кроме нежной привязанности к этим немудреным растениям, домовая также питала страсть к любовным романам, перечитывала сии творения по нескольку раз, проливая сентиментальные слезы над описаниями пылких чувств. Вот и сейчас на столе виднелся очередной томик, заботливо обернутый в газету. Молодая женщина слегка пожала плечами, подивившись столь странным литературным вкусам. Впрочем, излишняя романтичность покуда нисколько не мешала Лее выполнять свои обязанности, так что госпожа Чернова деликатно умалчивала свое мнение об этих шедеврах словесности и даже безропотно приносила домовой новинки из библиотеки.
Лестница, ведущая на второй этаж, где располагались спальни, приветливо скрипнула под ногами хозяйки — привычный звук… Госпожа Чернова взглянула на ковер под ногами (специальный, нисколько не сползающий, чтобы дети не поскальзывались на лестнице!), провела рукой по перилам и с грустью подумала, что детям еще много-много лет не придется бегать по этим коридорам. Разве что после смерти самой Софии, при новых владельцах. В который раз после гибели супруга молодая женщина ощутила, как сердце стиснула тоска, а на глаза навернулись слёзы. Иногда невыразимо тяжело прятать чувства под маской невозмутимости!..
Госпожа Чернова расположилась в комнате для завтраков, где обычно проводила утро. Здесь можно было без помех полюбоваться чудесными рассветами и насладиться солнечными лучами, пока они еще не стали обжигающими. София обвела взглядом скромную обстановку и осталась ею довольна. Мурамный оттенок обоев был приятен глазам, а любовно подобранная мебель манила понежиться, почитать или предаться приятной беседе…
София устроилась в кресле, безуспешно борясь с нахлынувшим отчаянием.
В комнату заглянула Лея. Домовая неодобрительно покачала головой, увидев слезы хозяйки.
— Я подам вам завтрак, — предложила она неловко, расправляя незаметные складки на крахмальном переднике.
— Нет, благодарю, Лея, — решительно отказалась София. — Я не голодна.
