— Госпожа Чернова? — раздался какой-то странно взвинченный мужской голос. Казалось, его обладатель находился на грани взрыва. — Что она здесь делает? Нужно…
Впрочем, что именно он собирался велеть прислуге, осталось тайной, поскольку София в этот момент как раз вошла в комнату, и мужчина оборвал свою речь.
У камина обнаружился господин Реинссон, почтенный гном примерно одних лет с покойным Ларгуссоном, с которым он дружил с давних пор. Облик его, должно быть, вызывал полнейшее доверие у детей и почтенных дам. Аккуратные светлые прямые волосы и ухоженная бородка, лучики добрых морщинок в уголках глаз и губ, прямой взгляд орехово-карих глаз… Впечатление несколько портил лишь безвольный скошенный подбородок и визгливые нотки в голосе.
Рядом с камином стояло кресло, на спинку которого гном непринужденно облокотился. В самом же кресле уютно устроилась барышня Двария Ларгуссон, дочь убитого сторожа. Гномка была облачена в строгий траур, но вовсе не гляделась сокрушенной горем. Легкий румянец играл на ее обычно бледном вытянутом лице, а прическа уже не казалась унылым старушечьим пучком. Выбившиеся пряди обрамляли щеки, блекло-голубые глаза сверкали.
"Да она влюблена!" — с веселым удивлением поняла госпожа Чернова. И похоже, объект нежных чувств гномки находился поблизости…
— Как вы посмели сюда прийти?! — гневно выпалил господин Реинссон, отвлекая Софию от матримониальных размышлений. — У вас хватило наглости!.. Бесстыдства!..
Он задыхался от ярости, а голос срывался на крик.
От такого натиска госпожа Чернова замерла.
— Убирайтесь из этого дома! — выкрикнул он. — Убийца!
Неприкрытая злоба господина Реинссона вдруг отрезвила Софию.
— Охотно, — вымолвила она холодно, не делая ни малейшей попытки сдвинуться с места, — как только вы ответите на некоторые вопросы.
Гном поперхнулся, видимо, потрясенный ее нахальством. Лицо его налилось нездоровым багровым румянцем.
— Да вы… как вы смеете?!
— Если вы не желаете беседовать со мной, я уйду, но те же вопросы вам задаст полиция, — молодая женщина, стараясь держаться спокойно и невозмутимо, пожала плечами и добавила: — Думаю, господин Рельский не откажет мне в такой малости!
Гном даже слегка пошатнулся при упоминании мирового судьи.
Барышня Ларгуссон, которая до того, не проронив ни слова, внимательно наблюдала, сочла нужным вмешаться.
— Господин Реинссон, — окликнула она, и некие воркующие нотки окончательно убедили гадалку в правильности романтических предположений.
Тот вздрогнул, разом опал, будто не вовремя потревоженное дрожжевое тесто, и повернулся к гномке.
— Думаю, нужно все рассказать госпоже Черновой, — закончила та негромко.
Софию поразил контраст между ними: взбудораженный друг и безмятежная дочь покойного. Это было странно, поскольку у барышни Ларгуссон, казалось бы, было куда больше причин для ярости, обращенной на возможную убийцу, однако она держалась вполне благожелательно, а вот гном кипел от злости.
Господин Реинссон, по-прежнему глядя на барышню Ларгуссон, будто ища опору в ее глазах, согласно склонил голову.
— Мы ответим на ваши вопросы, — обратилась к Софии гномка.
Госпожа Чернова в полной мере оценила и это "мы", и властность, с которой держалась барышня Ларгуссон.
"Кажется, совершенно ясно, кто будет главой этого семейства", — лукаво подумала молодая гадалка. Отчего-то любовные отношения этой пары привели ее в хорошее расположение духа.
Видимо, это не укрылось от внимательного взгляда гномки.
— Думаю, вы знакомы с моим женихом, господином Реинссоном, лучшим другом моего покойного батюшки, — проговорила она чопорно, однако в уголках ее губ притаилась улыбка, и казалось, лишь усилием воли барышня Ларгуссон сдерживала неуместную радость. Дождавшись подтверждения — вежливого от госпожи Черновой и неохотного от господина Реинссона, она продолжила: — Что вы хотели спросить?
Госпожа Чернова приступила к расспросам, из которых выяснилось следующее.
Барышня Ларгуссон с недавних пор тайно была помолвлена с другом своего отца, о чем последний даже не подозревал. Пара намеревалась в ближайшие дни сообщить об обручении и попросить родительского благословения. У Софии создалось впечатление, что влюбленные медлили, опасаясь, что их союз не найдет одобрения отца невесты. После некоторых прозрачных намеков стало понятно, что старшая дочь вела все хозяйство покойного, а потому он совсем не желал с нею расставаться и внушал дочери отказывать всем поклонникам (которых, надо думать, было не так уж много). Барышня надеялась, что он более снисходительно отнесется к ее помолвке после появления в доме молодой жены.
Осторожные вопросы позволили также выяснить, что наследства барышни Ларгуссон почти не получили, лишь небольшой домик и совсем незначительные средства на его содержание. Приданое обеим было положено на банковские счета вскоре после их рождения, так что в этом вопросе они от отца не зависели. Гномка также намекнула на некие финансовые потери, сопряженные со смертью господина Ларгуссона.
Таким образом, госпожа Чернова, как ни старалась, не могла найти веских причин, отчего дочерям покойного могла оказаться на руку его смерть. Подозрительным было лишь то, с какой готовностью и яростью господин Реинссон обвинял саму Софию.
Это заставило госпожу Чернову даже поинтересоваться, где он сам провел ту роковую ночь.
Пока гном задыхался от ярости, его нареченная безмятежно сообщила, что означенную ночь жених провел в ее собственной спальне.
Поблагодарив за откровенность, молодая женщина вежливо распрощалась и вышла из дома, улыбаясь своим мыслям.
Кажется, барышня Ларгуссон охотно воспользовалась тем самым ходом, который давеча господин Рельский предлагал самой Софии.
На шалости помолвленной пары общество склонно смотреть сквозь пальцы, пока они явно не нарушали приличий, однако барышня Ларгуссон казалась особой благоразумной и степенной, которая никогда не позволила бы соблазну одолеть себя. Хоть и редко, случались разорванные помолвки, а "подпорченный товар" не имел шансов на успешный брак.
Следовательно, ее утверждение, по всей вероятности, было продиктовано желанием защитить жениха. Видимо, барышня Ларгуссон полагала, что господина Реинссона могут счесть причастным к убийству, и следовало выяснить, что заставило ее это заподозрить…
Господин Нергассон также жил в гномьем квартале, хотя сама его кузня находилась, как и положено, за пределами Бивхейма.
В старые времена гномам, оркам и гоблинам дозволялось селиться лишь на окраинах, но даже теперь, когда распри между народами пошли на убыль и сделались скорее историческим фактом, нежели действительной неприязнью, практичные цверги не изменили себе. Они предпочитали ремесленный труд и выбирали дома поближе к мастерским, которые по обыкновению располагались за чертой города.
