— Вы ошиблись — я нисколько не претендую на его привязанность. — Сдержанности Софии могли бы позавидовать седые скалы, но молоденькую рома это ничуть не впечатлило.
— Попробуй только встать у меня на пути! Я тебя уничтожу! — гордо фыркнула она и удалилась, завлекательно покачивая бедрами.
Молодая женщина проводила ее взглядом — Гюли шла прямиком к дракону, и явно была готова во что бы то ни стало добиться взаимности. Да и, право, какой мужчина устоит перед неприкрытой страстью и яркой красотой?
Отчего же она сама невольно думала о Шеранне, и мысли эти переполняли сердце удрученностью? Разве она хотела — и могла! — преступить приличия ради коротких мгновений любви? Нет, это непозволительно, невозможно! Отчего же вдруг так горько было видеть, как он улыбался молоденькой рома, как принимал от нее стакан вина?
Разве София была вправе хотя бы думать о чем-то большем, чем простая приязнь?! Ведь даже законный брак с драконом — это скандал, исключение из общества на веки вечные! Разумеется, детей стихии не чурались, даже уважали за силу и могущество, но совсем иное — смешивать с ними кровь. От людей могли иметь потомство лишь эльфы и драконы, но и те, и другие держались особняком, избегая таких союзов. Впрочем, случалось всякое, хотя такая развращенность повсеместно осуждалась…
Она уже все для себя решила, отчего же тогда так больно?
Джанго неслышно в общем гаме подошел к ней и тронул за рукав, заставив вздрогнуть от неожиданности. Но госпожа Чернова улыбнулась ему с искренней благодарностью: бездна, которая вдруг разверзлась в ее душе, испугала молодую женщину до дрожи в коленях. Тяга к дракону для нее гибельна, это она знала твердо. Жаль, что чувства нелегко смирить доводами рассудка…
Но выбора нет — глупое сердце помогут унять воля и строгие принципы. Молодая женщина чуть улыбнулась дрожащими губами. Конечно, проще всего прекратить сопротивление, сдаться, послушно упасть в пропасть, но для нее это означало погибель не только репутации, но и ее самое, всего, во что она верила до сих пор.
"Холодная рыбина", — эхом раздался в ушах насмешливый голос молоденькой рома. Что ж, она была совершенно права…
А там, у костра, раздавались гитарные аккорды. Приятным, хоть и несколько хрипловатым голосом дракон пел, задумчиво и будто чуть лениво перебирая струны. Об одиночестве в бескрайней степи — но оно не тяготит, а окрыляет; о том, что каждый день может стать последним и его нужно прожить так, словно больше ничего не будет; о вызове, который юные раз за разом бросают жизни, и одновременно о смирении перед судьбой…
— Я отведу вас к старой Шаните, нашей шувихани, — взял ее за локоть баро.
Глава 24
София посмотрела на него и отчего-то ей показалось, что глаза рома светились сочувствием. Заметил ли он что-то на лице молодой женщины, была ли для него секретом недавняя сцена между нею и Гюли? Госпожа Чернова об этом не ведала, но подозрение заставило ее щеки залиться румянцем, а спину гордо выпрямиться: недоставало еще, чтобы посторонние стали свидетелями ее терзаний и боли!
Она благодарно кивнула Джанго, и тот повел ее к стоящей в некотором отдалении кибитке.
Гадалка народа ромарэ оказалась особой колоритной: морщинистое некрасивое лицо, украшенное клювообразным носом; закрытое черное одеяние диковинного кроя; тюрбан на голове и тлеющая трубка в зубах… Словом, весь облик шувихани просто кричал о таинственности и волшбе, что вызвало невольную усмешку Софии. Уж она-то знала, что такие "загадочные" атрибуты — непременная принадлежность воинствующих шарлатанов, а истинные знающие на первый взгляд мало чем отличаются от всей прочей публики. Потуги окутать все дешевым мистическим ореолом казались Софии попросту забавными.
— Иди, мальчик, — обратилась Шанита к баро сквозь зубы, не соизволив даже вынуть трубку изо рта.
По мнению госпожи Черновой, Джанго разменял уже по меньшей мере шестой десяток, так что вряд ли мог именоваться "мальчиком", но у шувихани на сей счет определенно имелось иное суждение.
Впрочем, баро не спорил: глубоко поклонился, откинул пестрый полог, служащий повозке дверью, и вышел прочь.
— А ты проходи! — теперь уже к Софии обратилась старая гадалка. — Вижу, тебе не по нутру у меня? Уж ты-то должна бы знать, что простакам без такой дребедени не обойтись, — она широко обвела рукой "комнату" в кибитке, — но это ничего не значит. Это как руны — нужно научиться видеть мудрость в простых черточках на камне или дереве.
Молодая женщина, чуть покраснев, пробормотала:
— Извините, я не хотела вас обидеть…
— Чужаков обманывать — не грех. Да садись, что торчишь у входа? — уже с ноткой раздражения велела шувихани. — Я редко гадаю гадже, но тебе не могу отказать, ты знаешь.
Госпожа Чернова решила поверить чувствам, которые упорно твердили, что старая рома действительно обладала даром. Не имели никакого значения ни бедность, ни шутовское обличие. Пристальному взгляду Шанита казалась восковой свечой, горящей ярким светом, и оставалась ровной и величавой даже в уродливом подсвечнике, покрытом старыми сальными потеками. Подумалось: а вдруг она, София, сумеет разжечь свой погасший огонь от этого безмятежного пламени, как от тлеющей лучины запаливают все камины и лампы в доме?
Молодая женщина присела напротив старой гадалки, у низенького столика, на котором теплились несколько масляных лампадок.
Шанита задумчиво пыхнула трубкой и пробормотала, что-то нашаривая в наваленных грудой "мистических" предметах:
— Так, сначала на сердечную тоску погадаем…
— Я вовсе не о том хотела спросить! — вскинулась госпожа Чернова.
Происходящее казалось странным, нелепым, нереальным. Привычный мир перевернулся, исказился, будто в кривом зеркале… Столько раз перед нею самой сидели те, кто алкал предсказаний, что теперь было смешно оказаться одной из них.
— До другого тоже черед дойдет, — нетерпеливо отмахнулась шувихани. — Сначала камни, а потом по руке посмотрю.
Госпожа Чернова послушно замолчала, сама не зная, отчего. Ее вдруг накрыло удивительное чувство спокойствия и какого-то волнительного ожидания.
Запахи табака, дикой вишни и вина кружили голову, и этот резкий, какой-то острый аромат вовсе не казался душным. Еле уловимые ноты лимонного масла и ладана проясняли мысли, возвращали позабытое душевное спокойствие.
Рома достала позвякивающий серебряный стаканчик и хорошо его потрясла.
— Посмотрим, что там у тебя на сердце… — с этими словами она вывернула содержимое стаканчика на столик и склонилась над ним.
Один камешек — темно синий, похожий на лазурит, оказался в самом центре, его окружали два других: прозрачный темно-красный, искрящийся даже при слабом свете, и неказистый тускло-серый, остальные же откатились далеко в сторону.
— Два сокола вокруг тебя кружат, и оба они по душе тебе, — в голосе гадалки вдруг появилась мягкая напевность, а глаза горели огнем, — но ты все будто прячешься, ускользаешь… Отчего только, непонятно? Дай руку! — повелительно бросила она, и София подчинилась.
