— Приветствую тебя, Правитель Шейтирр! — хмуро провозгласил Владыка, пытаясь улыбнуться новоявленному советнику. Но горькие складки у губ отказывались складываться в улыбку, а на лбу пролегли глубокие морщины. Тяжко терять друзей, еще хуже, если вдруг оказывается, что никакой дружбы не было, что ты принял за нее обычный расчет…
И терзающая мысли вина — ведь он верил отговоркам Шейленна, закрывал глаза на нежелание того призывать свору, принимал за чистую монету срочные дела, каждый раз возникающие у того накануне праздников.
Что ж, пройдет время, боль сгладится, и быть может, новые товарищеские узы заступят ушедшее, и кровоточащую рану в душе заменит шрам — уродливый, но уже не столь болезненный.
А пока… пока довольно будет и мира для драконов. Такова уж судьба правителей — в первую очередь заботиться о благе подданных, конечно, если это истинные владыки, с пеленок воспитанные в духе служения своему народу.
Потеряв Шейленна, противники автономии лишились своей самой главной фигуры влияния, и теперь не могли сплести новую паутину.
А значит, миссия Шеранна была успешно завершена…
Глава 39
Первые недели после помолвки госпожа Чернова помнила смутно. Она садилась за стол, когда Лея звала обедать; улыбалась гостям, буде таковые приходили; была тиха и любезна с женихом…
София не вспоминала, не терзалась сожалениями, даже не проклинала. Просто жила, как заводная игрушка, всецело поглощенная каким-то странным оцепенением.
Одного она делать не могла: гадалка не могла заставить себя коснуться рун. Когда домовая впервые намекнула ей, что вновь появились желающие поворожить, София лишь покачала головой. Лея осуждающе поджала губы, разгладила фартук в премилую розочку и отбыла, а молодая женщина разрыдалась.
Выплакавшись, она достала из секретера заветный мешочек, высыпала его содержимое на диван и долго молча смотрела на разбросанные по покрывалу руны.
Будто во сне, протянула руку и, не задумываясь, вытянула несколько знаков. О чем тут задумываться? Все это время ее терзал лишь один-единственный вопрос.
"Отила", "хагалаз", перевернутые "уруз" и "турисаз" — они только бередили рану, напоминая о невосполнимой потере.
"Отила" — что-то изжило себя и должно уйти из ее жизни. Слабое утешение, что ему на смену непременно придет что-то новое.
"Хагалаз" — разрушение, полный разрыв.
Перевернутая "уруз" — потери, неудачи, разочарования.
И, наконец, "турисаз" в обратном положении. Запертая дверь, о которую госпожа Чернова билась грудью в бессильных попытках отворить…
Неутешительный расклад.
Издеваются? Сочувствуют? Ворожея впервые не могла разобрать их тихого голоса. Она плакала, слезы капали на пальцы, и казалось, что это руны заливаются слезами…
— Зачем вы лгали о его любви? — горько сказала София, перебирая деревянные плашки.
Всего-навсего раскрашенные кусочки дерева!.. Нет, даже сейчас она не могла так считать, не могла относиться к ним без должного уважения. Они не виноваты, что она — плохая гадалка. Совершенно ясно, что София не сумела правильно трактовать выпавший расклад, поддалась чувствам, оступилась. Ведь те же "кано" и "ингуз", которые она тогда поняла как указание на пылкие чувства, в действительности могли говорить и о плотской связи! Не вина рун, что она приняла это за любовь, обманулась, как многие до нее.
Он в ее жизни — целая книга, а она в его — всего лишь страница, которую так легко вырвать, скомкать, предать огню…
Госпожа Чернова просидела над рунами до обеда, уставившись невидящим взглядом на тот единственный расклад, и только силком домовые ее оторвали от мрачных раздумий.
Она почти не притронулась к еде, а потом всю ночь не спала, казнясь воспоминаниями, изводя себя бессмысленными упреками. А наутро встала совсем иной: спокойной и рассудительной.
Мир казался ей неумелой конструкцией из разноцветных кубиков, нагроможденных друг на друга. Чуть-чуть любопытства, неловкие движения детских рук — и неустойчивая постройка рассыпалась. Теперь же было мучительно тяжело перебирать кусочки прошлого, пытаясь вновь собрать из них собственную жизнь.
Тогда, с Шеранном, она позабыла решительно обо всем, отринула ради любви все моральные каноны. И, поплатившись за безрассудство, пребывала в полнейшей растерянности. Свобода, которой учил ее дракон, ныне казалась уже не столь привлекательной, и постепенно, путем долгих размышлений и терзаний, она пришла к выводу о верности своих первоначальных убеждений. Теперь правила приличий уже не казались ей оковами. Перед беспощадным сознанием своего падения София сполна уразумела, что моральные установления были предназначены для защиты от гибельных чувственных безумств.
И теперь она с новым пылом верила в нравственные воззрения, поскольку знала им цену. Собственный опыт куда поучительнее, нежели десятки самых здравомыслящих книг.
Вызывает жалость тот, кто легко сгибается перед ударами судьбы, предоставляя ей крушить себя. Но не меньшего сожаления достоин и тот, кто упрямо отказывается сдвинуться хоть на пядь с привычного места и не желает постигать жизненные уроки. Меняться, оставаясь собой — вот высшая заслуга…
Госпожа Чернова очнулась от своего странного сна наяву, и пусть в груди саднило от неизбывной боли, она сумела взять себя в руки и была вознаграждена сдержанной радостью жениха и сияющим видом домовых. Убедившись наконец, что она не наложит на себя руки и не совершит никакой иной глупости, Стен и Лея вздохнули с облегчением и принялись строить грандиозные планы.
В качестве свадебного подарка господин Рельский выкупил Чернов-парк на имя Софии, и, согласно брачному контракту, поместье должно было отойти их младшему ребенку.
Ребенку… Молодая женщина чуть улыбнулась. Мысли о детях — о ее собственных малышах — примиряли с действительностью, зароняли в душу хоть малые семена радости.
К тому же теперь ей более не требовалось задумываться о хлебе насущном и беспокоиться о своей будущности. Жених показал себя весьма деликатным и внимательным джентльменом, и не было таких нужд Софии, которые он бы не предугадал. Разумеется, принимать от него содержание до свадьбы она не могла, однако драгоценные безделушки и деликатесы дарить не возбранялось.
Господин Рельский был воистину достойным спутником жизни, и постепенно она привыкла к этой мысли. Только рядом с ним молодая женщина оттаивала, даже улыбалась…
Несколько оправившись, София наконец нанесла первый визит в Эйвинд в новом качестве. Наградой ей стал сияющий вид Елизаветы, которая была несказанно рада, что вскоре сможет назвать подругу сестрой, и светилась от счастья за брата.
А вот взаимопонимания с будущей свекровью у нее не вышло, впрочем, рассчитывать на это было бы зряшно.
Господин Рельский старался не отходить от невесты, подозревая, что матушка не преминет наговорить гадостей, поскольку госпожа Чернова в роли невестки не устраивала ее решительно ничем: ни знатности, ни богатства, ни связей! Разумеется, связи с драконами не учитывались, точнее, учитывались, но совсем иным образом.
