Сказывались вечерние прогулки и бессонные ночи. Словом, раскрасневшаяся и разгоряченная после приличных физических нагрузок Белова поспешила последовать ее примеру. Чувствуя нестерпимый жар во всем теле, расстегнула толстовку. Проворно стянув ее с себя и закрепив на талии, она пробубнила, задыхаясь:
— Я тоже!
Их самоуправство не осталось незамеченным.
Виктор Эдуардович отреагировал мгновенно, привлекая к себе внимание студенток очередным пронзительным свистом:
— Синицына? Белова? Здесь вам не подиум! Не халтурить мне!
Скрипнув зубами, Лена раздосадованно возвела очи к небу, умоляя высшие силы шарахнуть их физрука молнией по башке. Хотя бы разок. Крохотный разочек. А Ирина тем временем прибегла к более надежному, проверенному способу и жалобно заскулила в ответ:
— Бок болит!
— А у меня голова кружится! — заканючила она следом, не оставшись в стороне.
— Потому что болтать надо меньше во время бега! — сурово отчеканил Макаров. — И дышать правильно! А у вас же у обеих рот так и не закрывается! Вы когда-нибудь молчите?
— Извините! — крикнула ему Лена через весь стадион, приосанившись и горделиво выпятив грудь вперед.
Его тяжелый внимательный взгляд тут же переместился к ее скромной персоне. А если быть точнее, к глубокому вырезу на топе. И Лена готова была поклясться, что чувствует его лютый гнев даже сквозь разделяющее их расстояние. Через весь чертов стадион. Разглядывая девушку (да так, что та полностью голой себя ощущала), мужчина склонил голову набок и задумчиво прищурился. Секунда. Вторая. Третья. И наконец…
— Две минуты легким шагом, — снисходительно скомандовал он, внезапно встрепенувшись, будто пытаясь избавиться от наваждения, — и заход на последний круг! Поторапливайтесь, ждем только вас!
— Спасибо! — благодарно кивнула ему Синицына.
Однако преподаватель оставил реплику Ирины без внимания. Зато Белову этим своим вниманием не обделил. Вновь пригвоздил ее к месту потемневшим, до жути пугающим взором и утробно прогромыхал:
— Лена, оденься!
«Чего? Я не ослышалась? Теперь он еще и командовать мной будет на глазах у всех? Ага! Конечно! Танечке своей приказы пусть раздает! А я — пас!»
— Мне не холодно! — огрызнулась она, настырно вскидывая подбородок.
— Я сказал: оденься! — Макаров почти рычал. Его тон, голос, поза, хищный оскал — все в нем демонстрировало крайнюю степень напряжения. Даже бешенства. Но Лена лишь мило улыбнулась в ответ, чем наверняка разозлила мужчину еще больше. Но ей было все равно. Демонстративно отвернувшись, на свой страх и риск она проигнорировала указание Виктора Эдуардовича. Вместо этого стремительно побежала дальше. Гнев придал ей сил.
У нее внезапно открылось второе дыхание. Чего нельзя было сказать о Синицыной. Махнув на нее рукой, подруга устало поплелась в сторону преподавателя, рядом с которым уже столпилась бОльшая часть группы.
Они о чем-то говорили. Долго. И Лена искренне сожалела, что не слышит, о чем именно. Любопытство прямо сжирало ее изнутри. Ведь Ирина активно жестикулировала, будто спорила с ним. Или что-то подробно объясняла.
«Ну и ладно! Мне все равно!»
Вскоре Белова все же завершила разминочный бег и присоединилась ко всем.
В ту же секунду Макаров (с совершенно безразличным выражением лица) жестом поманил ее к себе. Не ожидая подвоха, девушка подчинилась.
О чем пожалела сразу. Стоило ей оказаться в опасной близости от него, преподаватель по щелчку пальцев изменился в лице.
Его внешний вид сделался суровым, пугающим. Он тяжело дышал.
Крылья его носа раздувались от едва сдерживаемого гнева.
А желваки на лице ходуном ходили от того, как яростно он стискивал челюсти.
Не проронив ни звука, Виктор Эдуардович в одно касание сорвал толстовку с ее талии. Практически силой поочередно запихнул ее руки в рукава, одевая, точно маленького ребенка, и агрессивно «вжикнул» молнией, застегивая изделие под самое горло. Все произошло так стремительно, что Лена едва успела приподнять подбородок, дабы этот сумасшедший не защемил замком ее чувствительную кожу.
— Если я сказал одеться, — угрожающе прищурился Макаров, — значит, нужно взять и одеться! Ты меня поняла?
«Мамочки мои, что происходит? Что он творит! На нас же все смотрят!»
Белова оказалась до такой степени ошарашена его странным поведением, что на какое-то мгновение лишилась дара речи. Не в силах вымолвить ни словечка, она изумленно кивнула, пытаясь выровнять внезапно сбившееся дыхание.
«Я тебя предупреждал? — отчетливо читалось в его каре-зеленых глазах. — Предупреждал! Ты меня послушала? Черта с два! Что ж… сама виновата!»
А затем случилось страшное. То, к чему жизнь Лену вообще не готовила. Хищно оскалившись, мужчина с корнем вырвал язычок у «собачки» (с помощью которого и расстегивалась эта самая молния), превращая ее новенькую любимую толстовку в банальный свитер.
«Нет, нет, нет! Не может быть! Это же единственная вещь, доставшаяся мне от него! Я купила ее на его деньги! На те проклятые пять тысяч рублей!»
Вот тут-то Белова вышла из оцепенения и завопила не своим голосом, со всей дури ударяя преподавателя сперва по руке, а затем кулаком по плечу:
— Эй! Вы чего творите? Она же новая совсем! Как я теперь ее сниму?
— Через голову! — вторили ей не менее пылко и «дружелюбно». — И не раньше, чем закончится пара!
Глава 18
Лена
«Через голову? Ах, через голову? Ну, сейчас я тебе… устрою!»
Ярость заволокла сознание плотным беспроглядным пологом.
Ее колошматило так, что она дрожала всем телом, точно в страшной лихорадке.
С трудом понимая, что творит, руководствуясь одними лишь голыми инстинктами, Лена потянулась к краю своей одежды, намереваясь стянуть с себя все вплоть до нижнего белья. Чтобы ему впредь неповадно было ей помыкать. Она даже сжала в кулаках плотную теплую ткань, вдохнула полной грудью для храбрости и потянула руки вверх, оголяя пупок и полоску кожи, показавшуюся над низко сидящими спортивными штанами.
В тот же миг кто-то мягко, почти по-родственному, обнял ее со спины.
Успокаивая. Отрезвляя. Удерживая от глупых ошибок.
«Ириша…»
Подруга предусмотрительно накрыла ее заледеневшие ладони своими теплыми руками и настойчиво «помогла» поправить одежду. Вернуть ту на свое место.
Все еще обнимая Лену, которая продолжала молча задыхаться от злости, бушующей в крови, Синицына обратилась к Макарову, заторможенно и неотрывно наблюдающему за их нехитрыми манипуляциями:
— Зря вы так, Виктор Эдуардович! — с сожалением произнесла Ирина. — Это же ее любимая толстовка. Самая любимая из всех! И дорогущая к тому же — она за нее целых пять тысяч отвалила! И где только, спрашивается, деньги такие взяла? Но не суть. Главное, что она ей страшно дорога! А вы…
