Ещё двоих я смог снять из винтовки, с оставшейся парой разбирался уже с помощью револьвера. Последний выстрел из него я сделал одновременно с последним оставшимся живым преследователем. Показавшийся неожиданно большим отверстие ствола перед глазами, хотя оно было метрах в пятнадцати от меня, я, вскидывающий руку, одновременно нажимая на спусковой крючок и приседая, потом яркая вспышка, удар по голове и темнота. Последняя мысль: «Я выстрелил…».
Глава 6. Инкоу
Очнулся от того, что кто-то лил мне на голову воду. Лежал я на левом боку. Попытка открыть правый глаз ни к чему не привела, так как по нему стекала какая-то жидкость, ресницы были будто бы склеены, а левый глаз увидел только запылённые хромовые сапоги и родные зелёные шаровары с желтыми лампасами, которые находились в паре метров от моей головы.
Попытка поднять голову привела к дикой боли в районе правого виска.
— Поднимите и посадите его, олухи безрукие! Как бинтовать-то будете?! — услышал я знакомый голос.
Почувствовал, как кто-то сзади подхватил меня под мышки и осторожно попытался усадить. Перед единственным рабочим глазом всё поплыло, больно стало во всём теле, но сознание я как-то удержал. Увидел и того, кому принадлежали сапоги с шароварами, и чей голос узнал.
Передо мной стоял мой старый знакомый по отряду генерала Ренненкампфа теперь уже сотник Вертопрахов Роман Андреевич, который командовал в том походе сотней Амурского казачьего полка и был награжден Орденом Святого Георгия четвёртой степени за бой под Эйюром.
— Здравствуйте, Роман Андреевич. Какими судьбами здесь оказались? — С трудом просипел я.
— Господи! Очнулись, господин полковник… Тимофей Васильевич, вы-то, как здесь оказались и в таком виде?! — сотник, сделав два шага, опустился передо мной на корточки. — Аккуратней, Корнеев, аккуратней держи господина полковника. Это тебе не мешки таскать. Осипов, давай тихонечко глаз протри господину полковнику, а потом бинтовать начинай. Будешь потом хвастать на всё Приамурье, что самого Ермака лечил.
— Счас, Вашебродь, я нежненько, — пробасили справа, но кто там находился, я не видел. — А завидовать мне много кто будет…
— Стоп, казак! Отставить пока перевязку. Боюсь, сознание потеряю, — пояснил я Вертопрахову, который с удивлением уставился на меня.
Сдерживая подступающую дурноту, я с трудом расстегнул китель и достал футляр с письмом.
На ощупь и на первый взгляд, не смотря на все злоключения, он был цел, и, надеюсь, письмо не пострадало.
— Вот это, — я протянул футляр сотнику, — надо срочно доставить императору Николаю II. Здесь тайное послание для него от китайского императора Гуан Сюй. Приказ ясен, господин сотник.
— Так точно, господин полковник, — Вертопрахов вскочил и вытянулся во фрунт, ошарашенный моими словами.
— Присядь, Роман Андреевич, а то голову не могу задрать. Решайте со своим командованием, и доставьте письмо генерал-губернатору адмиралу Алексееву. Евгений Иванович потом дальше письмо до государя отправит. Он знает, что надо делать.
— Так вы из Пекина…, — сотник замялся, подбирая слово.
— Из Пекина, из Пекина. Только вот кому-то очень не захотелось, чтобы я добрался до Инкоу. Почти всю мою охрану в две с половиной сотни всадников из гвардии генерала Юань Шикая положили при переправе через Тойцзыхэ, а потом меня гоняли как зайца. Только заяц зубастым оказался, — я попытался улыбнуться, но сморщился от прострела в правом виске. — Не знаешь, кто это на меня охотился, Роман Андреевич?
— Если судить по форме, то это конница генерала Ли, бывшего начальника Цицикарского гарнизона. Помните, нам тогда сказали, что генерал — губернатор Шеу — дзяньдзюнь провинции Хэйлунцзян и генерал Ли «приняли золото». Но это оказалось не так, они с верными им войсками ушли в Монголию, а трупы, что мы тогда видели, были неизвестно кого, одетые в их одежды…
— Значит, прав был полковник Ванг по поводу генерала Ли, — перебил я сотника, чувствуя, что сознание уплывает. — Но об этом позже. Роман Андреевич, у меня за пазухой мои документы в непромокаемом чехле, а я всё…
«Батарейки сели», — была последняя мысль, когда вновь провалился в темноту.
В следующий раз очнулся уже в больничной отдельной палате. То, что я нахожусь в палате один, понял, когда с большим трудом осмотрелся. Любое движение головой вызывало гулкую боль в правом виске, головокружение и тошноту.
Радостным для меня было то, что правый глаз видел, а то я испугался, что ему хана пришла. Второй радостной вестью стало то, что все части тела и мышцы работали. Судя по всему, при падении с лошади отделался только ушибами, кости все были целы. А вот то, что в голову мне пуля от последнего преследователя прилетела — это стало стопроцентной реальностью. Осталось только выяснить насколько серьёзно. Контузия есть точно.
На этот вопрос мне ответил, как я узнал чуть позже начальник госпиталя и замечательный врач коллежский асессор Шефнер Павел Карлович. Бодрый толстячок-живчик лет шестидесяти вкатился в палату, как только сестра милосердия, дежурившая у моей постели, доложила ему о том, что я очнулся.
— Пришли в себя, молодой человек. Это хорошо. Сейчас посмотрим, как у вас дела. Ранения в голову очень опасные, но, думаю, что кроме сильной контузии вам ничего не грозит. Хотя и это неприятно. И крови вы много потеряли. Ну что же приступим, — с этими словами доктор начал осмотр моей тушки.
Минут через десять осмотра и, выслушивая мои ответы, доктор вынес свой вердикт:
— Повезло вам, молодой человек. Сильная контузия, надеюсь без последствия для нервной системы, да ещё один шрам на голове прибавится длиной в вершок. Не первый, но надеюсь, что последний. Это пока молод, ранения о себе не напоминают, а к старости дадут о себе знать. А у вас этих отметин столько, что диссертацию можно писать. Не бережёте себя, молодой человек, — доктор сокрушённо покачал головой.
— С четырнадцати лет воюю, доктор, всякое случалось, — ответил я, попытавшись улыбнуться, но боль заставила сморщиться.
— Та-а-к… Где больно? — резко перестроился доктор.
— В правый висок стрельнуло, — глухо ответил я.
— Что же, голубчик, две недели постельного режима, месяц на восстановление, а потом минимум три месяца отпуска по ранению. Рекомендую, съездить на воды в Карлсбад или Баден-Баден.
— Доктор, а я где? — наконец-то смог поинтересовался я.
— Вы, господин флигель-адъютант, в госпитале нашего гарнизона в Инкоу, а я, извините, что не представился сразу, его начальник — коллежский асессор Шефнер Павел Карлович.
— Очень приятно, Павел Карлович. Как зовут меня и кто я, насколько понял, вы знаете.
— Про Ермака весь Дальний Восток знает, а я во Владивостоке почти со дня его основания живу. О моём брате контр-адмирале Шефнере Алексее Карловиче думаю, вы слышали.
