«С жира бесятся эти аристократы. Тратить патрон на кроху, от которой после попадания только крылья остаются. Кому это надо?! Никакой добычи. Хотя попробовать можно было бы. Жаль у нас они не водятся» — пришли в голову Антипа сторонние мысли, которые он постарался побыстрее отогнать.
Тишина в лагере между тем продолжалась. Её нарушали всхрапывание лошадей, треск горящего дерева в кострах, сонное бормотание и прочие звуки спящего военного лагеря.
В генеральской палатке на короткое время зажегся свет. Это группа «Шах» использовал фонарь Майселля, небольшую партию которых ещё год назад в САСШ закупили для Аналитического центра. Очень удобная штука для таких вот операций. Свет погас, и вновь тишина. Верхотуров медленно выдохнул. Напряжение начало сказываться. Пара вдохов, выдохов и вновь внимание к телам около костра.
Прошло ещё десять минут, и Антип увидел, как в направлении отхода группы появились тени. Рассмотреть из-за темноты что-то подробно было сложно, но стало понятно, что захват пленника произошёл, и браты скрытно выбираются с добычей из расположения лагеря. Как они покинули генеральскую палатку — подхорунжий рассмотреть не смог. Отлично сработали!
Казалось бы, всё должно было закончиться тихо, но как всегда сработали, как их называл Ермак «закон подлости», либо «закон сохранения хреновины». Кратко первый закон звучал так: «Если что-нибудь может пойти не так, оно пойдёт не так». Второй Тимофей Васильевич трактовал следующим образом: «Если долгое время не происходило никакой хреноовины, то есть нежелательного и дурного, это не значит, что главный распределитель всего неприятного о вас забыл. Та хрень, которая не произошла, никуда не исчезает, она накапливается, а потом вываливается на голову в один присест».
До расположения японского лагеря, который был установлен верстах в десяти от Пхёнана, сотня добралась без приключений, про шумный отход они думали. Получается как бы не два закона одновременно сработали, когда в той стороне, где из лагеря выбиралась группа захвата, раздался хлёсткий винтовочный выстрел, который громом прозвучал в тишине, и похоронил возможность уйти тихо и незаметно.
Тело унтер-офицера, которое Тур держал в прицеле, село, но дальше подняться он ему не дал, мягко потянув спуск. Толчок в плечо, передёрнуть затвор и перевестиприцел на вскочившего японца. Выстрел, лязг затвора, следующая цель, следующая… Всё! Патроны кончились. Отвести затвор, вставить обойму в пазы ствольной коробки, утопить патроны и выбросить обойму, дослать затвор вперёд, приникнуть к прицелу выбирая новую цель и положить палец на спусковой крючок.
Отстреляв вторую обойму, Тур осмотрелся, вспомнив, что он в первую очередь командир сотни, а не снайпер. Картина, которая перед ним предстала, называлась — паника, причём все буквы заглавные. Отстрел командиров привёл к тому, что японские солдаты не знали, что надо делать и бестолков метались по лагерю, падая под меткими выстрелами. Можно было уходить, так как никто из японцев не помышлял организовывать преследование, да и вряд ли они понимали, что же произошло.
Но в этот момент заговорили максимы, к ним присоединились мадсены, а затем в разнобой забахали карабины. Казаки из сотни не смогли удержаться от такого веселья и открыли огонь по японцам из всего, что имели на руках.
Тур выругался вслух, помянув всех святых, которые лишили мозгов его временных подчинённых. Как не вдалбливал в головы командиров пулемётных расчётов и боевых пятёрок их действия при различных вариантах развития операции, те поступили, как легче всего — пали в противника, пока он не отвечает тебе. А чего с них возьмёшь, большинство в сотне казаки, отслужившие меньше двух лет. Много бурят, которые плохо говорили и понимали русский язык. Так что «закон подлости» сработал в полном объёме. Тихо теперь не уйти, и преследовать сотню будут со всем пылом японской души.
Хорошо хоть шумный отход прошёл более-менее организованно. Как только японцы начали огрызаться огнём, а в некоторых местах попытались даже атаковать в штыки, казаки начали отход. Покидали свои позиции по шести разным направлениям. Встреча всей сотни была назначена в десяти верстах от места боя.
Уже при первых лучах солнца отряд вновь объединился. Узнали и причину, по которой не удалось уйти тихо и незаметно. Как оказалось, когда браты возвращались, прихватив с собой, как уже установили генерала Окубо Харуно и его начальника штаба полковника Ямомото, на самой границе лагеря нарвались на вооружённого японского солдата. То ли тот часовым был, то ли в дозоре сидел, то ли по нужде вместе с винтовкой отошёл, но не получив ответа на свой оклик, выстрелил. При этом умудрился попасть в японского полковника, уложив того наповал. А дальше всё завертелось. Хорошо, хоть генерал целым остался, и теперь с ним можно было поговорить.
Вместе с генералом ребята прихватили кожаный баул, куда свалили все найденные в палатке бумаги. Разбирая их, пока сотня давала часовой роздых коням, Тур понял, что фортуна улыбнулась им на все тридцать два зуба. Несколько карт, начиная от общей территории Корейской империи с прилегающими землями, где были обозначены направления ударов японской армии с наименованиями частей в них участвующих.
Иероглифы Антип знал только те, которые использовали для обозначения армейских подразделений, этому их обучили за три месяца до командировки к Ренненкампфу. Этих познаний хватило, чтобы понять планируемые японцами боевые действия в составе двух армий. На картах мелкого масштаба были детальные планы действий Яркого Дивизиона под командованием генерал-лейтенанта Окубо и его соседей.
— Удачно сходили, браты. Такого подарка генерал Ренненкампф от нас точно не ждёт, — счастливо улыбнулся Верхотуров, обведя глазами сидевших рядом бойцов-инструкторов спецподразделения Аналитического центра. — Ещё бы Окубо этого разговорить, только из нас никто японского не знает.
— Знаешь, Тур, а мне показалось, что генерал хорошо понимает русский язык, а может и говорит. Давай поспрашаем его, как нас Ермак учил — много боли и почти никаких следов. А то господа офицеры и генералы будут политесы с ним разводить, а так мы его подготовим к общению, — с ухмылкой произнёс Чуб.
— Да, Феофан Анисимович, испортила вас служба в столице, всё бы вам на болевые точки понажимать, пальчики из суставов повыкручивать, как говорит Ермак: «Никакого уважения к личности». Ещё про иголки под ногти вспомните, — осуждающе-шутливо произнёс Леший, после чего все браты дружно расхохотались.
***
— И что, генерал Окубо пошёл на контакт?! И рассказал обо всём, Ваше высокопревосходительство? — недоверчиво спросил я у Алексеева.
— Без чинов, Тимофей Васильевич. Я сам был удивлён этому, но, видимо, вы чему-то в своём центре обучаете такому, что после четырёхсуточного общения с вашими инструкторами, генерал Окубо поведал обо всём, что знал. А когда при этих беседах присутствовал подхорунжий Верхотуров, сильно бледнел и начинал говорить быстро-быстро. Правда, сбивался на японский. А так он, оказывается, достаточно хорошо говорит по-русски. Так у вас там всё-таки обучают какому-то воздействию на человека, после которого он начинает говорить правду, Тимофей Васильевич? — адмирал шутливо погрозил пальцем.
