— Нужен… весь до капли!
— Бери…
Лихорадочный блеск ее глаз заводит раньше, чем мозги обрабатывают сигнал. Оседлав мои бедра, рычит:
— Ты чокнутый…
— Ты уже говорила, любимая…
Ее губы улыбаются, через секунду оказываясь на моих.
Расслабляюсь, отдаваясь в ее полное распоряжение.
Точно зная, что пинка под зад мне дали из-за нее. И точно зная, что я ни о чем не пожалею. Также знаю, что когда-нибудь верну этот пинок с процентами, только моя награда уже со мной.
КОНЕЦ
ЭПИЛОГ
Три года спустя…
— Все-таки решились? — искаженная акцентом английская речь звучит достаточно разборчиво, и вообще, здесь по-английски говорят даже собаки.
Подняв глаза, улыбаюсь пожилому азиату, который улыбается мне в ответ. Сувенирный магазин принадлежит ему и, судя по всему, его дочери, которую за последний месяц я без преувеличения достала.
— Можно мне еще раз взглянуть? — прошу его.
Бесшумно ступая по плиточному полу, скрывается за прилавком.
По вспотевшей спине гуляет воздух из кондиционера.
Обмахиваясь буклетом, сдуваю со лба волосы и проклинаю Индонезийскую столицу. Закатанный в бетон и увешанный небоскребами Центр города — настоящая раскаленная сковородка, но я бываю здесь так редко, что иногда забываю об этом.
— Эта? — на стеклянный прилавок передо мной опускается бархатный лоток, а на него него приземляется статуэтка застывшей в прыжке черной пантеры.
— Да, спасибо…
От восторга мне хочется визжать или хлопать в ладоши.
Черный оникс и тонкая ручная работа, которая меня, черт возьми, завораживает, потому что… вся эта застывшая запечатленная мощь и хищность до кульбитов в животе ассоциируется с одним человеком. С тем, у которого через четыре дня день рождения, и которому я уже несколько недель пытаюсь выбрать подарок, но эта пантера застряла в голове еще с того дня, когда я увидела ее в первый раз…
— Я ее возьму, — сдаюсь, проводя пальцем по оскалившейся морде размером с мой кулак.
Потрясающая…
Сердце разгоняется, потому что я знаю — ему это понравится!
Упакованная в фирменную коробку, она еще тяжелее, чем на вид. Это антиквариат, а его с доставкой на дом не предлагают. Чертовски жаль.
Водитель открывает мне дверь, как только показываюсь из дверей магазина. Быстро перебежав расплавленный жарой тротуар, ныряю в охлажденный салон, располагая на коленях бумажный пакет со своей покупкой.
— Домой, — отвечаю шоферу, молясь о том, чтобы не проторчать в пробке до вечера, потому что здесь это раз плюнуть.
Круглосуточный час-пик проклятье этого города, а мое личное проклятье — это сезон дождей, потому что местные грозы пугают меня до чертиков. Иногда это похоже на конец света, но это настолько же завораживает, насколько и пугает.
По стеклу вдруг начитают барабанить капли. Через минуту дождь заливает его так, что дворники переходят в режим суперскорости, а когда машина въезжает в частный спальный район, от дождя уже и следа нет.
Если и существует на свете “буйная” зелень, то здесь, в этом районе, она как раз та самая. Буйная и повсеместная. Коттеджи отгорожены друг от друга ею и двухметровыми заборами, потому что именно так местные понимают “неприкосновенность частной жизни”.
Во дворе еще одна машина. Ура!
Отпустив водителя, выбираюсь из салона.
С листьев капает вода, и от этого свежо. В доме тоже свежо.
Свежо, светло и тихо.
Войдя, сбрасываю с ног сандалии и прячу свою покупку в нижний ящик комода у входа, надеясь, что никто не умудрится наткнуться на него в ближайшие два дня.
Тишина в нашем доме — не особо частое явления, в основном тут настоящий дурдом, потому что в прошлом году я получила сертификат дизайнера, и мой муж… в общем, он нанял меня для того, чтобы я сменила обстановку в его кабинете. Все это вылилось в ремонт кабинета, а потом… потом я занялась столовой…
Заглянув на кухню, спрашиваю:
— А где няня?
— Изволили отпустить, — отвечает Рада.
Наша домработница россиянка и она умеет быть очень незаметной, хотя я никогда этого не требовала, ведь мне нравится эта женщина. Моей сестре она тоже нравится, поэтому, глотая мороженое из здоровенной банки, она грузит обернутую в мусульманский платок голову Рады подробностями своей жизни, которую скучной назвать сложно, учитывая то, что Рита учится в школе, где нет ни одного русскоговорящего ребенка.
Боже…
Ей тринадцать, и этот ребенок еще одно мое проклятье! Непослушный и взрывной, как бочка с гребаным керосином. И, судя по тому, как горят ее голубые глаза и шевелятся уши — мы в доме не одни.
— Я купила тампоны, — сообщает она деловым тоном. — Компакт.
— Зачем? — уточняю, ловя веселый взгляд Рады.
— Потому что у меня в любой момент могут начаться месячные, — с помпой сообщает моя сестра. — А у тебя я тампонов не нашла.
Не мудрено. Мои месячные начнутся очень не скоро. Примерно через семь месяцев, черт возьми. Когда точно, узнаю после того, как побываю у врача. Этот бесконечный ремонт высасывает все мое время, но я хочу закончить все на этой неделе, потому что через четыре дня у нас будет просто прорва гостей.
— Очень предусмотрительно, — открыв холодильник, достаю оттуда холодный лимонад.
Решаю не затрагивать тему того, что месячные не самая гарантированная вещь в ее возрасте, и, вполне возможно, ей придется ждать не меньше моего.
Осушив стакан, направляюсь в гостиную, чтобы оценить фронт проделанных работ, но резко меняю направление, когда у бассейна за стеклянными дверьми вижу двух мужчин, один из которых мой невыносимо любимый муж, а второй — его волшебная незаменимая палочка.
Расставив ноги в белых хлопковых штанах и положив в карманы руки, Эмин раскачивается на пятках, демонстрируя спину в синей тенниске. Сидя на краю пляжного лежака, Рома разговаривает по телефону. Одетый в серый деловой костюм и белую рубашку, он следит за тем, как по краю бассейна носится наш сын.
Вздохнув, отодвигаю створку и просачиваюсь во двор. Ступая босыми ногами по прохладному камню, слышу предупреждающий голос Ромы.
— Давид! — рычит он, мгновенно привлекая внимание нашего сына.
Замерев, тот приседает, чтобы поднять свой мяч, но одной голой пяткой он почти в воде. Хлопая своими глазами-пуговками, смотрит на отца, как дрессированный щенок.
— Положи, — протянув руку, Рома манит его пальцами. — И иди сюда.
Выпустив из рук мяч, семенит босыми ножками, и останавливается только тогда, когда оказывается между широко разведенных колен Ромы. Обняв его крошечные плечи, прижимает сын к себе и целует курчавую черноволосую макушку, продолжая говорить по телефону.
