Проблемы на западном направлении вкупе с напряженностью между сторонниками Теркен-хатун и их оппонентами, которые тяготели более к оседлым, персидским элементам государства, поставили султана в очень шаткое положение. Это может отчасти объяснить ту причудливую стратегию ведения войны, которую он избрал против армий великого хана, когда началось монгольское нашествие. Султан просто не смог выставить против Чингисхана свои войска единым фронтом, потому что у него не было такой возможности. Кроме того, он боялся, что попытка сосредоточить все свои силы под единым командованием закончится мятежом. Во всем царстве народ страдал от непомерных налогов, силой навязанных бессовестными откупщиками, и беззакония вследствие постоянной политической нестабильности, поэтому бунты и восстания вспыхивали повсеместно. Насави приписывает эмиру Бадр ад-Дин аль-Амиду такие слова, якобы сказанные Чингисхану после капитуляции в Отраре: «Хан должен знать, что в моих глазах султан – самое ненавистное создание Аллаха, потому что он уничтожил много моих родственников. Будь я в состоянии отомстить ему, я бы сделал это даже ценой собственной жизни» [16].
По мере того как основанное на военной силе государство росло, казне требовалось все больше денег для содержания недисциплинированных солдат, многие из которых были язычниками-кипчаками (или же мусульманами, но только на словах). Принципы управления в духе сельджукского визиря Низам аль-Мулька (1063–1092) уже невозможно было поддерживать. Между двором, классом землевладельцев, городской аристократией, купцами и сторонниками Теркен-хатун, которые выступали за традиционное управление по модели Сельджукидов, а также улемами, которые были недовольны разрывом с Багдадом, царил раскол. Истинную степень разобщенности царства наглядно продемонстрировали катастрофические события в Отраре. То, что хорезмшах не сразу осудил резню каравана мусульманских купцов, лишь способствовало отдалению торгово-купеческих классов, а других убеждало в том, что Чингисхан должен стать для псевдомусульманина Ала ад-Дин Мухаммеда Божьей карой.
Если принять на веру рассказ проживавшего в Дели историка Джузджани, хорезмшах был прекрасно осведомлен не только о размерах монгольских сил, но и об их свирепости. Его посланник, сеид Баха ад-Дин, отправился в Тамгадж, чтобы узнать правду о достигших шаха слухах касаемо завовеваний Чингисхана на востоке, после чего в деталях подтвердил правдивость рассказов о великом хане. Бойня за стенами Тамгаджа была столь свирепой, что посланники были вынуждены в течение нескольких дней пробиваться сквозь застывший человеческий жир.
Когда мы продвинулись дальше, на следующий участок дороги, земля стала такой жирной и темной от человеческого жира, что нам пришлось продвинуться еще на три участка по той же дороге, дабы вернуться на сушу [17].
Интерес шаха к деяниям великого хана, как предполагает Джузджани, был вызван отнюдь не опасениями в связи с надвигающейся бурей. Его больше беспокоило, как эти события могут повлиять на его собственные амбиции в отношении Индии и империи Цзинь. «Стремление присвоить себе страны [Индии и] Цзинь глубоко засело в сердце султану-хорезмшаху Мухаммеду» [18]. Ему было необходимо обеспечить свою беспокойную армию делом и добычей, поэтому дальнейшие военные авантюры были соблазнительной перспективой для шаха, а ранняя частичная победа над силами монголов в 1215–1216 годах [19] придавала уверенности. Шах Мухаммед с легкостью мог проигнорировать советы и пожелания своих торговцев, которые видели больше выгод в сотрудничестве с поначалу мирными соседями с востока.
Военные операции монголов в Северном Китае привели к широкомасштабному упадку сельского хозяйства, в результате чего возникла необходимость найти новые источники зерна и прочих продуктов для снабжения Монголии. По всему региону военные действия нарушали обычные каналы торговли. Жизненно важные предметы приходилось закупать через вездесущих уйгурских и мусульманских посредников, «торговцев-варваров из западных стран» [20]. Для Чингисхана земли мусульманского запада могли казаться привлекательной зоной для развития свободной торговли, и он надеялся использовать этих мусульманских купцов, многие из которых уже установили торговые связи с подвластными ему территориями. Сами же купцы были знакомы не только с ужасающе воинственной стороной монголов, но и с их веротерпимостью (или, точнее, безразличием к религии) и знали, что отношения с новыми завоевателями могут быть взаимовыгодными.
Нет никаких свидетельств враждебности монголов по отношению к мусульманам. «Ибо в те дни монголы взирали на мусульман с уважением, и в знак почтения к их достоинству, и для их удобства они ставили для них чистые юрты из белого войлока»
[135]. Недооценивая угрозу монголов и переоценивая свои истинные возможности, хорезмшах, предавая казни посланников великого хана, фактически отторгал важную и влиятельную часть своей империи. За резню в Отраре он подвергся граду как прямых, так и косвенных обвинений. Его жалкое оправдание заключалось в том, что мусульманские купцы якобы были шпионами, которых подкупили неверные. Крайне лицемерное заявление, поскольку всем и всегда было известно, что торговцы служили источником разведданных, новостей и сплетен и, в свою очередь, выступали проводниками пропаганды, религий и идей повсюду на своем пути. Сам хорезмшах пытался использовать в роли своих ушей и глаз при дворе великого хана мусульманина Махмуда Ялавача из Хорезма, посла, а затем и опытного государственного деятеля на службе монголов.
Единственным намеком на какие-либо корыстные намерения, исходившие от монгольского двора, можно назвать приписываемое Чингисхану изречение о том, что он примет хорезмшаха как младшего сына, если между ними будет заключен мирный договор [21]. Однако Ала ад-Дин Мухаммед считал великого хана не столько угрозой и соперником в Центральной Азии, сколько неверным узурпатором земель Цзинь, которые, как уверяло его честолюбие, были предназначены ему самому для великой славы ислама. Подобно тому как он мог низложить халифа Аллаха в Багдаде и заменить его своим ставленником, так он собирался устранить и этого грубого варвара, надвигавшегося с востока на Дар аль-ислам.
Столкнувшись с постоянными вторжениями монголов, хорезмшах даже не попытался объединить свою глубоко раздробленную и разобщенную страну. Скорее он еще дальше замкнулся в своих великодержавных иллюзиях и проигнорировал нужды класса, который мог бы обеспечить его царству финансовую поддержку посредством увеличения объемов торговли и расширения деловых связей с богатыми рынками Дальнего Востока. Убийство купцов в Отраре прозвучало над его империей погребальным звоном.
Исполнив свое намерение, [правитель Отрара] лишил жизни и имущества не только этих людей, он подверг истреблению и опустошению целый мир и целый народ оставил без жилищ, без добра и вождей. Ибо за каждую каплю их крови была пролита целая река Окс; и в наказание за каждый волос, упавший с их голов, на каждом перекрестке в пыль скатились, наверное, сотни тысяч голов
[136].
