После этого заключительного акта в глазах своих соплеменников он был проклят, и эта история находила сильный эмоциональный отклик спустя годы после описываемых событий. Имам Герата в разговоре с Джузджани передает мнение Чингисхана, пленником которого он был, об этом инциденте. С этой оценкой неверного мог бы согласиться любой мусульманин, что ясно ему демонстрирует пропасть между шахом и теми, кто должен был подчиняться. «Шах Хорезма не был монархом: он был разбойником. Если бы он был монархом, он бы не убил моих посланников и торговцев, которые пришли в Отрар, потому что цари не должны убивать послов» [22]. Прежде чем обрушить свои смертоносные войска на то, чему предполагалось быть имперской армией, вождь монголов искал силы и поддержки у Тэнгри: «Не я причина этой беды, дай мне силы осуществить возмездие»
[137]. На удивление близкие выражения вкладывает в уста Чингисхана Бар-Эбрей:
О Господь и Творец Вселенной, Ты знаешь, что было моей целью и что она была благой. Это же начал мой враг, и он жаждет зла. Потому я умоляю Тебя воздать ему в соответствии с делами его [23].
Ни один из источников не оспаривает тот факт, что хорезмшах сам своими злодеяниями навлек разрушение на себя и земли ислама. Интересно, что разделу своего труда о захвате Бухары в 1220 году Рашид ад-Дин дал такое название: «Чингисхан прибывает в Бухару и детали ее освобождения», в то время как речь идет о разрушениях и убийствах, которые имели место в городе, а также о печально известном случае богохульного использования главной мечети и сундуков
[138]. В действительности, как ясно показывает Джувейни, хан Толуй не знал, что вошел в мечеть, и думал, что такое великолепное здание является одним из вычурных дворцов шаха, а поэтому заслуживает презрения и осквернения.
Численность
Слабые стороны и разобщенность Хорезмской империи стали очевидны Чингисхану, как только он обратил внимание на запад, намереваясь потребовать возмездия за ужасающее нарушение международного протокола
[139], совершенное вероломным шахом. Легкость, с которой великий хан пронесся по Средней Азии и Хорасану, часто объясняют огромным численным превосходством его армий, хотя надежность цифр, приводимых в различных источниках, остается весьма спорной. Джузджани утверждает, что на хорезмийцев напала армия из 700 000 или 800 000 человек [24], тогда как в «Сокровенном сказании» общая численность войск в распоряжении Чингисхана на момент курултая 1206 года оценивается в 105 000 [25], а Рашид ад-Дин, имевший доступ к хронике «Алтан Дэбтэр», полагает, что после смерти великого хана в 1227 году монгольские князья унаследовали 129 000 его солдат.
Если Чингисхан двинулся на запад, имея с собой 800 000 человек, 4 млн лошадей, 24 млн овец [26], не говоря о семьях и слугах, то становится непонятно, как он мог демонстрировать известное великодушие в тех городах, которые сдались ему без боя. Более того, во взятых городах его войска захватили множество заложников и рабов, в том числе ремесленников, многие из которых не могли принести много пользы во время войны. Потребовалась бы развитая тыловая служба для того, чтобы обеспечить их перемещение в Каракорум, что означает существенное отвлечение людских ресурсов.
Несмотря на то что численность монгольских армий была, несомненно, очень велика, они применяли тактику устрашения и пропаганды, дабы максимально преувеличить представление о силах, которыми располагали. «Эти крестьяне
[140] в образе войска, все как один, от мала до велика, от знатного до низкого, во время сражения рубят саблями, стреляют из луков и колют копьями»
[141]. Да, это были крестьяне, но их основными занятиями были верховая езда, охота и подготовка к войне. И военачальники, и воины совершенно привыкли к такой жизни, а их строевая подготовка была почти инстинктивной. Нельзя сказать, скольких из них можно было призвать на войну в каждый конкретный момент времени. И хотя количество бойцов никогда нельзя оценить с какой-либо приемлемой степенью точности, нет сомнений в том, что монгольская армия была очень большим и грозным врагом.
КАРА ГОСПОДНЯ
Хотя европейские хронисты лучше слышали и охотнее передавали голоса тех, кто видел монголов бичом ислама, предвестниками смерти и разорения, существовала и другая, хотя и более редкая, традиция. Во многих сообщениях о разрушениях, учиненных воинами Чингисхана, монгольские армии рассматриваются как посланники мстительного Бога, насылающего смерть и разрушения на погрязшее в грехе человечество. В частности, так считают армянские источники, написанные исключительно церковниками, которым явления природы и катастрофические политические события естественно представлялись серией ходов на вселенской божественной шахматной доске. В таких сочинениях человек оказывается бессилен и беспомощен в руках сердитого и укоризненного Бога. По их сообщениям, сам Чингисхан заявлял вельможам Бухары, что исполняет божественную миссию. «Я – наказание Божье. Если бы вы не совершили тяжких грехов, Бог не обрушил бы меня на ваши головы»
[142].
В среде суфиев эти события виделись еще более радикально, и не только монгольские армии представлялись исполнителями божественного гнева, но и предводитель этих грозных полчищ оказывался посланником Аллаха. Известно, что каландарийский шейх Кутб ад-Дин Айдар предупреждал своих последователей о том, что от монголов нужно бежать, поскольку они находятся под божественной защитой и их нельзя победить. «Они водят с собой дервиша, и они находятся под защитой этого дервиша» [27]. Это же утверждение встречается и разрабатывается в других источниках. Иногда монгольские орды ведет за собой безымянная фигура с густой бородой, одетая в белые халаты и ниспадающий на лицо тюрбан, в других случаях он носит имя шейха Наджм ад-Дин Кубры, других суфийских шейхов, или даже Хидра, бессмертного пророка Невидимого мира.
Доулатшах Самарканди, не самый надежный из летописцев, рассказывает о том, что «святые» видели «народ Божий и пророка Хидра идущими перед армией Чингисхана и указывающими им путь». Он повествует о разговоре между обреченным хорезмшахом и его героическим сыном Джелал ад-Дином, в ходе которого отец объяснил свое уныние и отчаяние тем, что неоднократно слышал пение из Невидимого мира, возглашавшее: «О неверные, убивайте злодеев» [28].
