Этот жуткий рефрен повторяется и в других суфийских текстах, подчеркивая очень распространенную в мусульманских повествованиях линию о том, что именно действия и поведение хорезмшаха, его ответ на инициированное Чингисханом начало переговоров вызвали бедствие, потрясшее весь мусульманский мир [29]. Изображение краха Хорезма вследствие божественного воздаяния могло объяснить скорость и очевидную легкость, с которой силы Чингисидов прокатились по владениям шаха. Вероятно, это было удачное объяснение и использованию монголами пороха, который до этого не применялся в военных конфликтах между народами «Запада».
Позорный конец шаха свершился соответствующим способом. Он умер от плеврита, один, в агонии на небольшом острове, недалеко от порта Абаскун в юго-восточном углу Каспийского моря, сознавая, что его царство потеряно, жена – изнасилована и, возможно, убита, женщины – обесчещены и отданы в рабство, а сыновья – мертвы.
Когда услышал султан, он растерялся,
Мир потемнел перед его очами.
Он извелся в этой тревоге и волнении и от этого горестного события и ужасного бедствия плакал и рыдал, пока не вручил [своей] милой души [высшей] истине
[143].
Джелал ад-Дин Менгуберди
Хорезмшаха пережил его сын Джелал ад-Дин Менгуберди (Манкбурны), чье наследие неоднозначно, в зависимости от того, каким источникам доверять. После кратковременного триумфа в доблестной битве с монгольской армией Джелал ад-Дин в конце концов был загнан в угол самим Чингисханом у берегов Инда. Смело бросившись в бушующие воды, молодой принц смог ускользнуть, чем заслужил восхищение великого хана, который приказал своим людям прекратить преследование, воскликнув: «Никто не видел в мире подобного мужа, не слышал [о таком] среди прежних витязей!»
[144] Источники почти не уделяют внимания тому факту, что при этом принц бросил своих жен и детей на произвол судьбы. Джелал ад-Дин остается загадочным персонажем, которого в равной степени бранят, восхваляют и даже обожествляют многие вдохновленные им хронисты и комментаторы.
Джувейни воздает ему хвалу как герою, который возродил честь Персии и отказался преклонить колено перед монголами Турана. Он с легкостью игнорирует тот факт, что Джелал ад-Дин почти два десятилетия возглавлял пеструю наемную армию и забавлялся убийствами, «прыгая по всему [Ирану], как олень» [30]. Джувейни, в отличие от Джелала, был кабинетным ученым, а не человеком действия, и его хвалебная речь, по-видимому, имеет снисходительный подтекст шутки для узкого круга образованных друзей, хотя его рассказ о кончине принца и совпадает с другими версиями
[145] [31].
Джелал ад-Дин наиболее известен на Кавказе, где рассказы о его пьяном и смертоносном разгуле сохранились в народной памяти до сего дня. Воистину и христиане, и мусульмане страшились хорезмийцев гораздо больше, чем монгольских армий. В столице Грузии Тбилиси есть церковь, обращенная к оврагу у излучины бурной реки Куры, куда султан сбрасывал тела своих жертв и тех, кто отказался отречься от своей веры. В анонимной «Столетней летописи», последнем разделе средневековой хроники «Картлис Цховреба», или «Истории Грузии», рассказано об ужасах оккупации страны Джелал ад-Дином. Анонимный священнослужитель детально повествует об ужасах, свалившихся на грузинский народ. Признавая роль Джелал ад-Дина в этих бесчинствах, он обвиняет царей, владетельных князей мтавари и всех тех, кто «обратился ко злу. Ибо наступили недуг и страдания Содома и Гоморры»
[146].
Для летописца величайшие злодеяния султана, о которых ему «и упоминать постыдно», – это не убийство без счета беспомощных жителей, матерей и младенцев, чьи трупы заполонили «улицы, ущелья и рвы», но разрушение церквей и осквернение икон, топтать которые он заставлял своих жертв, «а тем, кто отпирался, отсекал головы»
[147]. Джелал ад-Дин продолжал мучить грузин (по мнению летописца – во исполнение гнева Божьего), доколе его силы не были побеждены и рассеяны приближающимися Чингисидами. После этого он бежал от превосходящих сил противника, в одиночестве и под чужим именем ища убежища в горах Курдистана. «Таким образом, султан остался один, добрался до какой-то небольшой деревушки и заснул под деревом. Заметил его некий ничтожный человек и убил его», похитив «кушак, седло и колчан султановы, разукрашенные редко обретаемыми каменьями»
[148].
Рашид ад-Дин описывает принца более беспристрастно. Он подробно останавливается на его пьянстве, которое, по-видимому, объясняет случайные проявления доблести и героизма, равно как и подлое двурушничество в отношениях со многими людьми, в том числе делийским султаном Илтутмишем; его собственным братом Гийяс-уд-Дином; Бараком Хаджибом, бывшим одно время его иктадаром; кирманским Кутлугшахом; Абу Бакром, правителем Шираза, и кавказскими князьями.
Рашид ад-Дин приводит знаменитый анекдот об убийстве Джелал ад-Дина в 1231 году курдскими разбойниками, которые подстерегли изысканно одетого путешественника ради его одежды. Они и сами кончили плачевно, начав демонстрировать свои фантастические одеяния по возвращении в город. В этих нарядах они смотрелись столь подозрительно, что молва о них скоро дошла до правителя Амида
[149], который приказал схватить этих людей, и после допроса их казнили
[150].
И Рашид ад-Дин, и Джувейни ссылаются на другие сообщения о том, что султан якобы не умер, а встал на путь истинный, добровольно отдал свои одежды и оружие и принял жизнь странствующего суфия. Сообщается даже, что Джелал ад-Дин стал столь набожен, что, озаренный божественным светом, не умер, а скорее скрылся в ожидании подходящего момента, дабы когда-нибудь снова появиться среди людей. Наемная армия Джелал ад-Дина продолжала сеять страх и беспорядок в Западной Азии, как правило, нанимаясь на службу к местным князьям, пока окончательно не влилась в мамлюкские силы Египта.
Междуцарствие
Когда Чингисхан отвлекся от Ирана, повернув свои силы на восток, Иран остался под военным управлением, а ряд его городов-государств присягнули на верность великому хану. Однако страна оставалась на периферии империи и во многом страдала от бесконтрольности. В отсутствие сильного централизованного управления страна была отдана на милость различным вооруженным элементам, которые стремились извлечь выгоду из состояния, близкого к анархии. Военачальники Чингисидов пополнили число разбойников, чьи действия привели к хаосу и нестабильности на Иранском нагорье. Изолированные друг от друга, обособленные города, окруженные неприветливыми пустынями и горами, терроризировали соперничающие армии хорезмийцев, ассасинов, курдов, луров, войск халифа – в общем, всех, кто мог сколотить отряд вооруженных всадников. Страна оставалась в таком положении до коронации (ок. 1250 года) великого хана Мункэ, потомка Толуя, когда делегация из североиранского города Казвина попросила назначить им царя и включить их многострадальный регион непосредственно в состав империи.
