Шидэбала Гэгэн-хан (прав. 1320–1323)
Сын и наследник Аюрбарибады Гэгэн-хан, или юаньский император Ин-цзун, продолжил отцовскую политику реформ, основанную на конфуцианских принципах. Он взошел на престол в 1320 году при помощи своего талантливого канцлера и командира императорской стражи Байджу, потомка полулегендарного Мухали (1170–1223). Этот могущественный сановник заменил Тэмудара, ставленника вдовствующей императрицы. Байджу приобщил молодого великого хана к культу предков, и тот стал первым монгольским правителем, который со всеми регалиями прошел по улицам, исполнив государственные церемонии на пути к храму предков [11].
Хан Гэгэн, получивший китайское образование, завершил начатую отцом кодификацию юаньских законов. Это обширное собрание правил и норм стало известно как «Да Юань тунчжи» («Всепроникающие установления Великой Юань»). Враги императора и прокитайской политики сумели саботировать большую часть того, чего хотел достичь Гэгэн. Они напали на императорский двор, убили его главных министров и угрожали жизни молодого императора. Когда его сторонники перешли в контрнаступление, двор превратился в поле битвы между двумя враждебными группировками, но Гэгэну удалось анонсировать честолюбивую программу реформ, что прямо угрожало монгольской знати и сделало вражду кровопролитной. После убийства министра Байджу на пути из своей летней столицы Шанду в Ханбалык в возрасте всего 20 лет был убит и сам Гэгэн, не сумевший устранить острый идеологический и политический раскол, раздиравший страну.
Последние десятилетия империи Юань ознаменованы конфликтами, голодом и озлоблением простого народа. Борьба за власть породила беспорядки и восстания в провинциях. Юаньские ханы утратили доверие в глазах соплеменников-монголов, считавших их теперь китайцами. Но и в самом Китае к ханам продолжали относиться с некоторой степенью пренебрежения, особенно по мере того, как распространялась коррупция, а ханы теряли контроль сначала над администрацией, а затем и над армией. Страну разоряла анархия, а народные восстания стали повсеместными. Гэгэн-хан правил всего два года до того момента, как пять князей организовали заговор и посадили Есун-Тэмура на трон, который становился все более шатким.
Есун-Тэмур-хан (прав. 1323–1328)
Есун-Тэмур, или юаньский император Тай-дин, занял престол после успешного государственного переворота против Гэгэн-хана, и его правление в какой-то мере стало возвратом к степным ценностям и идеалам ранних Чингисидов. Стало оно, впрочем, и началом периода острых политических шатаний, борьбы группировок, временем интриг и убийств. Будто в знак грядущего политического хаоса, в первый год власти нового великого хана случилось землетрясение, затмение, великие потопы, засуха и нашествие саранчи. Ученые объявили, что Небеса выражали так свой гнев на народ, и был дан заказ на проведение исследования, которое установило бы действия и поступки, вызвавшие у Неба столько гнева и ярости [12].
Отчет был убийственным: он содержал не только конкретные имена, но и нападки на всю культуру неги и роскоши, презрения к бедным и угнетенным. В особенности исследование обвиняло полчища буддийских лам, разъезжавших по стране и злоупотреблявших гостеприимностью масс, а также легионы «евнухов, астрологов, докторов и женщин» и прочих подобных дворцовых лизоблюдов, которые, раздавая советы самому императору, мешали ему увидеть истинное положение дел в стране. «Империя – это семья, отец в которой – император» [13].
Есун-Тэмур не предпринимал серьезных усилий к тому, чтобы ослабить власть монгольской знати или лам – столь плотно проникли они во дворец. Чтобы дистанцироваться от убийства Гэгэна, к которому он сам был причастен, Есун-Тэмур распорядился арестовать и казнить своих соучастников, а затем отказался от политики, направленной на повышение роли степи, с которой ассоциировались заговорщики. Он даже принял в свой двор некоторых придворных Гэгэна.
Чтобы преодолеть враждебность, которую породил его приход к власти, Есун-Тэмур избежал установления ограничений или неравноправия при наборе чиновников своей администрации, стремился включить в их число как можно больше представителей разных народов. Он позволил китайцам занимать влиятельные посты, и повсеместно чтились и охранялись конфуцианские ценности и традиции. Однако, несмотря на такие попытки, невозможно было скрыть тот факт, что огромное число тюркомонголов остававалось на влиятельных должностях, а ключевые с точки зрения власти, влияния и авторитета позиции, намеренно или нет, занимали преимущественно мусульмане.
Махмуд-шах, Хасан Ходжа Убайдулла, Баянчар и Доулатшах были на виду и занимали влиятельные посты в правительстве и центральном аппарате. Христиане и мусульмане были освобождены от всяких трудовых повинностей и получали в обмен на предметы роскоши огромные суммы, обещанные монгольской знатью. Считается, что на время Есун-Тэмура пришлась высшая точка мусульманского и западного влияния в империи Юань за счет китайцев. Или, по крайней мере, такое впечатление сложилось в обществе: преувеличения маскировали реальную ситуацию и служили добрую службу зачинщикам восстания.
Есун-Тэмур был идеалистом, который порицал излишества двора и терпимость к импортной роскоши. Он осуждал дворцовую практику скупки драгоценных камней, которые привозили иноземные купцы и продавали здесь по десятикратной цене, в то время как за стенами дворца бедняки голодали. Однако, когда в 1326 году хан Золотой Орды Узбек прислал Есун-Тэмуру гепардов, хан-идеалист в ответ одарил его золотом, серебром, деньгами и шелками [14].
За годы своего правления Есун-Тэмур инициировал перемены и реформы в управлении. Среди них – расширение числа административных органов, которые контролировал совет «властителей провинций», с двенадцати до восемнадцати. Эти властители провинций принимали у населения прошения, в том числе и жалобы. В особенности жалобы касались деятельности лам, которые, как сообщалось, неволили народ, самочинно осуществляя над ними власть и эксплуатируя его. Ламы, вооруженные золотыми печатями, без предупреждения ходили по дворам, взимая дань, издержки и «безобразно обращаясь с людьми» [15]. Они требовали пропитания и ночлега, а зачастую занимали дом с двором, изгоняли хозяина и обращались с жилищем, как если бы оно им принадлежало, причем это обращение распространялось на домашних слуг и женщин.
Сперва Есун-Тэмур боялся разозлить лам и придворную знать, но в конце концов он запретил ламам въезжать в Китай. За это Есун-Тэмура обвинили в нерадивости по отношению к буддизму и древнему монгольскому культу Неба, в передаче излишней власти советникам-мусульманам, в частности Доулатшаху [16]. Смерть Есун-Тэмура наступила неожиданно, в Шанду, где он проводил жаркие летние месяцы, в возрасте тридцати шести лет. Ему было бы лучше командовать армией, нежели управлять государством. Его преемник унаследовал разобщенную и беспокойную страну.
Именно в годы правления Есун-Тэмура монах Одорико из Порденоне посетил Китай и провел три года в столице Ханбалыке и ее величественном дворце: «четыре и двадцать колонн из золота, стены полностью завешены красными кожами, как говорят, прекраснейшими в мире» [17]. Его описание двора похоже на то, которое сделал Марко Поло, несмотря на десятилетия, разделяющие их поездки. Примечательно, что монах сообщает о характерных головных уборах, которые носили монгольские хатун (знатные дамы). На его взгляд, они напоминали огромные ноги – видимо, их мужей – и были пышно украшены шелками, драгоценностями и камнями [18]. Гильом де Рубрук дает куда более детальное и аккуратное описание этих бокка
[264], сделанных из коры и покрытых превосходным шелком и жемчугом, которые носили веком ранее, когда он был там.
