– Сэкигути-кун, день, в который ты пришел сюда… шестнадцатое сентября пятнадцатого года эпохи Сёва, тысяча девятьсот сорокового года по западному летоисчислению… день, в который началась твоя депрессия, – это был именно день последнего совместного путешествия семьи Куондзи. Я связался с гостиницей «Сэнгокуро» в Хаконэ, чтобы уточнить информацию: в книге для записи гостей указаны трое постояльцев: Куондзи Ёситика, Кикуно и Кёко. В тот день здесь не было никого, кроме супругов Токидзо и Томико Савада и… Рёко-сан.
– Это… это… значит…
«Девочкой, которую я обесчестил, была Рёко».
Все мышцы в моем теле обмякли, суставы ослабли, превратившись в разболтанные шарниры, и сам я стал всего лишь деревянной марионеткой.
Для меня – больше, чем для Фудзимаки, больше, чем для кого бы то ни было, – Рёко была непререкаемым табу. Я не посмел бы даже взглянуть на нее – не то что заговорить с ней. Разве я не понял этого с самого момента нашей встречи в офисе Энокидзу?.. Но то знакомое ощущение прикосновения, которое я испытал, сжимая ее в своих объятиях, было вовсе не отголоском предыдущей жизни. Каждая клетка моего тела помнила об этом. Лишь мой мозг утратил эти воспоминания.
– Я… я…
«Ничего больше не говори». Молчаливый взгляд Кёгокудо приказывал мне замолчать.
– О‐па! Так ты все-таки с ней встречался, не так ли? – весело сказал Энокидзу.
Верно. Встречался. Как будто откуда-то издалека, до меня доносился высокий голос Кибы:
– Эй, если так… выходит, что девушкой, которая получила любовное письмо, неоднократно тайно встречалась с Макио Фудзино и в конце концов от него забеременела, была…
– Это была Рёко-сан.
– Это… это правда?! А-а… так что же, когда это случилось, любовником Рёко был Макио-кун?! – изумленно воскликнул директор клиники. Его кожа приобрела совершенно землистый цвет, толстые губы дрожали, как осиновые листья на ветру. – К‐Кикуно… – впервые, обращаясь к ней, директор клиники назвал свою собственную жену по имени. – Т‐ты… ты з‐знала об этом?
Старая женщина открыла глаза, красные от слез.
– Тогда… не знала…
– Т‐тогда… а потом?
– Да… это был, кажется, сентябрь прошлого года… Томико-сан сказала мне, что в отношениях молодоженов что-то неладно. Я пошла проверить, в чем дело. Когда я шла туда, дверь в лабораторию была открыта… я случайно заглянула… Макио-сана внутри не было, а на столе лежало старое письмо. У меня… у меня не было намерения втихомолку его прочесть. Но…
– Что там было написано? – тихо спросил Кёгокудо.
– В письме сообщалось, что она подозревает у себя беременность. Дата была – канун Нового года пятнадцатого года эпохи Сёва. Да, это был почерк Рёко. Я никогда этого не забуду. Это было письмо, сообщавшее о той самой беременности. Я… была в смятении. Макио-сан, который в течение десяти лет тяжело трудился, преодолевая лишения и испытания, чтобы взять в жены Кёко, состоял в любовной связи со старшей сестрой своей жены – Рёко… вдобавок к этому, если Макио-сан был тем самым мужчиной, то получалось, что, придя первый раз делать брачное предложение, он уже был в отношениях с Рёко… Обдумав все это, я в конце концов пришла к выводу, что Рёко и Макио-сан могли вступить в сговор и попытаться отомстить дому Куондзи.
– Отомстить?
– Отомстить… за их общего ребенка. Подумав об этом, я… так сильно испугалась, что совершенно не могла оставаться в бездействии. К тому же… если эти ужасные мысли соответствовали действительности, разве Кёко также не заслуживала сострадания? Это дитя было ни в чем не повинно… если им следовало питать против кого-то злобу, то против меня. Я украдкой позвала к себе Кёко и спросила ее, не встречаются ли тайно Макио-сан и Рёко. Разумеется, я не рассказала о том, что случилось в прошлом, но Кёко… судя по всему, она ничего не знала.
– Вот как… С тех пор Кёко стала подозревать их двоих в отношениях. Госпожа управляющая делами клиники, похоже, ваше беспокойство стало спусковым крючком большой трагедии, – сказал Киба.
Когда Кикуно услышала это, выражение ее лица стало буквально душераздирающим. Директор клиники, бессмысленно уставившись на стоявшую на столе пиалу-тяван, пробормотал:
– Почему ты мне не сказала? Почему ни единого слова… мне не сказала…
– Разве ты сам не заявил, что не желаешь слышать ничего из всех этих надоедливых и докучливых слухов, включая разговоры о пропавших младенцах? Поэтому я делала все, что могла, не заботясь о том, насколько это может быть неприглядно, и, будучи от этого в отчаянии…
– Понимаю. Понимаю, но…
– Госпожа управляющая делами клиники, так вы все же причастны к сокрытию происшествия?!
Неожиданный громовой окрик Кибы тотчас же прекратил спор супругов, как будто на сцену опустился занавес, после чего воцарилось тяжелое молчание.
Это молчание нарушил приглушенный голос Кёгокудо:
– Позвольте мне спросить вас о Рёко-сан. Есть вещи, которые мне все еще непонятны.
– Оммёдзи-сэнсэй… разве вы не видите все насквозь?
– Разумеется, нет. Я всего лишь складываю единое целое из разрозненных фрагментов действительности. С отсутствующим фрагментом невозможно увидеть целостную картину – как говорится, без одного зуба улыбка несовершенна.
Кикуно слабо засмеялась. Затем на ее лице впервые за все время появилось доброе и ласковое выражение, и она начала рассказывать:
– Я потеряла своего первенца, чье тело не было создано для жизни; вдобавок то, что я похитила младенца у другой женщины, привело к непоправимому несчастью. Восстанавливаться после этого было ужасно тяжело. Однако, даже несмотря на это, с помощью моего мужа мне удалось вернуться к жизни, и спустя два года я забеременела следующим ребенком. Думая о том, что он снова может родиться без головы, что я ношу такого же ребенка, как мой первенец, я буквально сходила с ума от тревоги… так что девять месяцев беременности ощущались как долгие годы. Однако, так или иначе, благополучно родилась Рёко. Но… это дитя было слабым. Она довольно часто болела. В сравнении с Рёко, родившаяся в следующем году Кёко была самим воплощением здоровья. Рёко медленно развивалась физически, так что, даже поставив их обеих рядом, было трудно понять, которая из них старше. К тому же… по мере того как она росла, у Рёко начали проявляться… отвратительные и зловещие признаки женщин из рода Куондзи.
«Отвратительные и зловещие».
– Вы расскажете, что это были за признаки?
– Да. Однажды она внезапно впала в оцепенение. Иными словами, совершенно перестала понимать, что находилось вокруг нее… можно сказать, она потеряла себя.
– Это характерно для женщин из семьи Куондзи? – сощурился Киба.
– К счастью, ни у меня, ни у моей мамы подобное практически не проявлялось. Однако бабушка, кажется, часто становилась такой. Иначе это называют камигакари – «божественной одержимостью». Когда на нее находило это оцепенение, бабушка слышала голоса сущностей, которые не были людьми, и говорила о вещах, которые никто не должен был знать. Поскольку я слышала все эти рассказы… то, с одной стороны, жалела Рёко, но в то же время боялась ее. Но даже без этого она была болезненной и не могла посещать школу, хотя и хотела этого, не могла играть на улице, у нее не было друзей… таким вот она была несчастным ребенком.
