Снаружи, кажется, шел дождь. Отдаленный шум дождя делал внезапно наступившую тишину еще ближе к совершенному безмолвию.
– Тогда так же… как и сейчас… было начало лета. Рёко… в той самой комнате… которая сейчас стала библиотекой… родила ребенка… у которого не было головы.
«В той самой комнате…»
– Я… как когда-то моя мать… тем же самым камнем… ударила того ребенка… и убила его.
«Убила…»
– Рёко вновь впала в неистовую ярость. Физически она была жестоко истощена, практически блуждала на грани жизни и смерти… но, несмотря на то что она была так ослаблена, снова превратилась в дикого зверя…
– Она похитила чужого младенца, верно? – сказал некоторое время молчавший Кёгокудо.
Кикуно кивнула:
– Да. Более того, в тот же день. Я в свое время трое суток не могла подняться с постели после родов… я была в панике, спешно отобрала младенца у Рёко и возвратила его матери. Я не хотела позволить моей дочери совершить ту же преступную ошибку, которую когда-то совершила я. Но Рёко сопротивлялась. Когда я насильно отобрала у нее ребенка, она рассвирепела и принялась буйствовать даже сильнее, чем раньше. И это сразу же после родов… Решив, что так она может умереть, мы с мужем вдвоем привязали бесновавшуюся Рёко к кровати.
– Вы ведь сделали не только это.
– Убитого… мною младенца… ребенка, у которого не было головы… я взяла его… поместила в банку с формалином… у изголовья… я поставила его у ее изголовья.
– Как жестоко! – воскликнула Ацуко Тюдзэндзи.
– Я хотела заставить ее наконец понять, что ее ребенок умер. Если этого было не сделать, мое дитя так и продолжало бы похищать чужих младенцев. Чувства моей дочери… мне они известны лучше, чем кому бы то ни было. Но у меня не было иного выхода, кроме как заставить ее это понять. К тому же я хотела также заставить ее понять, насколько тяжким преступлением является безответственное зачатие ребенка. Ее мимолетное увлечение привело к появлению на свет этого несчастного младенца! Я хотела заставить ее понять чувства ребенка, обреченного на смерть! Наверное… я вела себя как демон, а не как мать. Вы можете говорить мне что угодно и будете правы, но я лишь хотела, чтобы она поняла…
– Ребенок не должен был умереть, вы убили его, – строгим тоном проговорил Кёгокудо. – Это может показаться жестоким и бессердечным, но это правда. Я понимаю справедливость ваших действий, но неужели вы не подумали о том, что значило для Рёко-сан ваше наказание? Вы лишь передали своей дочери то, что сделали собственными руками, заставив ее пережить то страдание, которое пережили вы. Вы в неизменном виде передали собственной дочери нелепое древнее проклятие, из поколения в поколение непрерывно передававшееся в вашей семье.
– Я… я…
– Сделанное вами было ошибкой. Вам было необходимо дать ей поддержку и понимание материнского сердца, наполненного любовью и лаской, проявить современную широту взглядов и смелость, чтобы навсегда порвать со старым обычаем. Но у вас не было ничего из этого. Если б вы нашли подобный подход к Рёко-сан, то по меньшей мере последовавших за этим отвратительных и зловещих происшествий удалось бы избежать. Действительно достойно сожаления.
Произнеся все это еще более суровым голосом, Кёгокудо молча поднялся. Однако свой следующий вопрос он задал с не свойственной для себя нежностью:
– Итак, что произошло с Рёко-сан после этого?
– Несомненно… как вы и говорите, думаю, у меня не хватило некоторых качеств. Я не очень хорошо понимала, каким образом дать моей дочери материнскую любовь… потому что сама была лишена ее. Когда Рёко не находилась под действием успокоительных… три дня и три ночи, независимо от того, было ли светло или темно, она плакала и кричала. Я сидела у ее изголовья и лишь мягко внушала ей прописные истины об этике, морали и нравственном воспитании. Это продолжалось неделю… нет, примерно десять дней. Однажды утром Рёко неожиданно стала кроткой и послушной, признала собственную ошибку и вежливо принесла извинения. Тогда я развязала веревки… и освободила ее. После этого Рёко больше никогда не вела себя как дикое животное, и хотя я успокоилась…
– После этого также были случаи пропажи младенцев, верно?
– Да. В том же году, в сентябре и ноябре… дважды.
– Так, значит, дело, над которым я работаю, было не первым случаем, – сказал Киба. – До этого также были эпизоды исчезновения младенцев? Что ж, нынешний случай тоже дело рук Рёко?
– Пожалуйста, подождите, господин следователь. – Повернувшись к возмущенному Кибе, пожилая женщина горячо возразила: – Это не так. Это действительно произошло, но я не знаю, сделала ли это Рёко. Разумеется, я подозревала ее, но прежде всего не было никаких следов того, чтобы она заботилась о них, и даже никаких признаков, что она от них избавилась. Рёко жила своей обычной жизнью, как будто ничего не изменилось. Поэтому… думаю, что Рёко – не преступница. В то время я раздумывала над тем, не может ли мужчина, который был любовником Рёко, делать это, чтобы навредить нам. Тогда, во время всей этой сумятицы и разлада, началась война… и в конце концов все стало так неопределенно…
– Что насчет последних случаев пропажи детей – того дела, над которым я сейчас работаю? Вы ведь раздаете крупные суммы денег. Предпринимаете меры, чтобы что-то замять?
– Летом, когда пропал первый ребенок, я была потрясена. Тогда я совершенно не подозревала Рёко. То, что она сделала, было в прошлом. Однако, когда в сентябре я увидела то письмо, мои мысли вернулись. Если Макио-сан был любовником Рёко десять лет назад… то получалось, что он и был тем самым виновником наших несчастий, которого я тогда подозревала.
– Который вам… вредил?
– Да. Когда в сентябре и ноябре один за другим пропали младенцы, мои подозрения против Рёко и Макио-сана постепенно усиливались. Однако если эти двое были преступниками… одна – наша родная дочь, другой – зять, принятый в нашу семью. Если б дело было предано огласке, то больше всего пострадала бы ни в чем не повинная Кёко. Затем случилось то, чего я так боялась, – началось полицейское расследование. Поэтому я спешно отправилась в дома к потерпевшим и сделала, что было в моих силах… Конечно, я предложила им деньги и любую помощь, которую могла им оказать, умоляя их забрать свои заявления. Я использовала те деньги, которые принес с собой в семью Макио-сан. Впрочем, других у нас и не было…
– Но вы же не только это сделали, – прорычал Киба. – Разве вы не давали роженицам какое-то странное лекарство, от которого их сознание было спутанным?
– Н‐ничего подобного я не делала. Только лгала им, что их дети были мертворожденными, и просила их смириться с этим…
– Вы думали, что заставите их замолчать с помощью подобной неприкрытой лжи?
– Это…
Директор клиники нахмурился.
– Я ничего об этом не знал, но теперь, когда вы сказали, я припоминаю, что все эти роженицы действительно вели себя странно… да, было такое ощущение, будто они были под действием снотворного… несомненно, если б они были в обычном состоянии, то подобная грубая ложь не прошла бы… да уж, странно, очень странно. Только я ни в коем случае не назначал им подобных лекарств. И не давал таких указаний.
