– А Токидзо-сан и его жена?
– Ну-у, мне кажется, что они просто стояли снаружи и наблюдали. – Найто глубоко затянулся своей сигаретой, затем яростно затушил окурок в стоявшей на столе пепельнице.
После этого мы немедленно попрощались с ним и покинули его комнату.
– Вот что это за человек, – сказала Рёко Куондзи. Судя по выражению ее лица, она едва могла выносить присутствие Найто. – Я слышала, что его родословная восходит к тому самому могущественному даймё, которому изначально служили врачи из рода Куондзи, но в действительности его предки были лишь его дальними родственниками. Тем не менее подобные вещи очень важны для матушки, и она всегда повторяла, что мы не имеем права обращаться с этим человеком непочтительно… – Она немного помолчала. – Однако еще в младенчестве он потерял обоих родителей, и, насколько мне известно, у него было весьма безрадостное детство. Возможно, именно по этой причине у него такой предвзятый и искаженный взгляд на вещи. Он живет у нас в доме уже примерно десять лет, но я все никак не могу привыкнуть к этому человеку и подружиться с ним.
Затем Рёко Куондзи добавила таким тихим голосом, что только я мог ее расслышать:
– Этот человек мне отвратителен.
Почему-то от ее слов мое сердце неистово забилось.
По предложению Ацуко Тюдзэндзи, следующей мы решили посетить лабораторию. Она находилась там, где раньше располагалась комната ночного дежурного, на первом этаже нового здания точно напротив комнаты Найто.
Я рисовал в своем воображении подземелье старинного европейского замка, заполненное дымящимися мензурками и колбами и странными приспособлениями, испускающими электрические дуги, так что был немного озадачен тем, что мы обнаружили. Ну, конечно, ведь пользовавшийся лабораторией Фудзимаки – Макио Куондзи – был обычным ученым, а не средневековым алхимиком, так что в этом не было ничего удивительного. Должно быть, овладевший мною образ черного мага возник из слова «гомункулус», которое использовал Найто, – оно и направило мою фантазию по ложному пути. Разумеется, там не было никаких ядовитых насекомых или лекарственных растений, не говоря уже о философском камне.
Возле стены стоял единственный книжный стеллаж. Стол и стул. Лабораторный шкаф с чашками Петри и стеклянными колбами. В остальном это была скромная, простая комната. На полках книжного стеллажа стояли несколько десятков медицинских книг, альбомы и тетради наподобие тех, которые используют студенты университетов для конспектов лекций. Плотно стоявшие тетради были рассортированы по годам: на корешок каждой наклеена аккуратно подписанная этикетка.
Я взял с полки одну из тетрадей, открыл и наскоро пролистал. Она была написана полностью на немецком: узкие буквы, в идеальном порядке выстроившиеся на страницах. В студенчестве мне плохо давался немецкий язык, так что я сдался после попытки разобрать две или три строчки.
Для начала мы решили взять первые три и последние два исследовательских журнала, которые, по словам Найто, содержали записи пропавшего доктора о его экспериментах по созданию искусственного человека. Я хотел забрать их домой под предлогом дальнейшего изучения – хотя если собиравшийся стать врачом Найто не сумел в них разобраться, едва ли дилетант вроде меня мог продвинуться хотя бы немногим дальше.
– Сэнсэй, дневники!
Ацуко Тюдзэндзи обнаружила, что вся нижняя полка стеллажа была занята личными дневниками. Они были расставлены по годам справа налево.
– Он был таким аккуратным человеком. Дневники начинаются с двадцать шестого года, первого года эпохи Сёва…
В 1926 году Фудзимаки-си был еще ребенком. Какой силой воли нужно было обладать, чтобы в течение более чем двадцати лет, не пропуская не единого дня, вести дневник? Я вытащил дневник с левого края полки – самый новый.
Почти все страницы в нем были чистыми.
Мои руки дрожали. Если страницы были чистыми, не значило ли это, что это был самый последний дневник?
– Рёко-сан! – В волнении я назвал Рёко Куондзи по имени; впервые за все время я обратился к ней подобным образом. – Известна ли вам точная дата, когда исчез Макио-сан?
На какое-то мгновение показалось, что женщина потрясена моим фамильярным обращением, но она тотчас совладала с собой и ответила спокойным голосом:
– Это было в прошлом году – в тысяча девятьсот пятьдесят первом. Восьмое января тысяча девятьсот пятьдесят первого года – точнее сказать, перед рассветом девятого января.
Я украдкой взглянул на дату последней записи в дневнике.
8 день 1 месяца 26 года эпохи Сёва.
8 января 1951 года.
День его исчезновения.
Я слышал биение собственного сердца, однако не был уверен, связано это с тем, что я нашел дневниковую запись, сделанную в тот самый день, когда исчез Фудзимаки, или же с тем, что я назвал Рёко Куондзи по имени.
Меньше всего мне тогда хотелось прямо там читать эту страницу. Как бы то ни было, Кёгокудо вроде бы говорил, что более ранние дневники также очень важны, так что в конце концов мы решили на время забрать их все. Поначалу Рёко Куондзи колебалась, не уверенная в том, имеет ли она право по собственному усмотрению одалживать настолько личную собственность другого человека – даже в подобных обстоятельствах. Но мы настояли на важности такого свидетельства для нашего расследования, и, помедлив, она все же уступила.
Ацуко Тюдзэндзи, которая, судя по всему, ожидала подобного развития событий, вытащила из своей сумки заранее приготовленную веревку и ловко перевязала дневники и исследовательские журналы, так что получилась аккуратная плотная пачка.
Энокидзу, как всегда бесполезный, был занят перебиранием колб и пробирок в лабораторном шкафу, одновременно расточая похвалы Ацуко за ее дальновидность и тщательную подготовку и беспрерывно бормоча себе под нос невразумительные фразы вроде: «Как и следовало ожидать, ты намного лучше этого человека-обезьяны, Ацуко-тян» и «ты обладаешь глубокой проницательностью, а у него только шерсть глубокая», как вдруг он внезапно заорал на пределе силы своего голоса, так что я чуть было не подпрыгнул от изумления:
– А-а-а, дохлые мыши!
В стоявшем на полке стеклянном террариуме действительно лежало несколько белых мышиных трупиков.
– Надо же, я понятия не имела, что они были здесь… – Рёко нахмурилась. – Должно быть, их держал Макио-сан. Бедняжки… Если б я знала, то, по крайней мере, кормила бы их.
– Никто не знал про этих мышей? – поинтересовался Энокидзу.
– Нет… полагаю, единственным человеком, который приходил сюда, был Найто.
– Если это так, то мыши должны были умереть уже довольно давно. Я бы не удивился, если б от них остались только кости и высохшие шкурки. Но они даже не начали разлагаться, как будто умерли всего два-три дня назад. Может быть, господин На… как там его звали… кормил их? – Энокидзу задумчиво склонил набок голову.
