Амбициозное и сверхсекретное строительство вызывало скептические улыбки у жителей Кентукки, но с началом Второй мировой всем стало понятно, что хранилище было построено не напрасно. Именно сюда были привезены самые ценные экспонаты из библиотеки Конгресса, чтобы уберечь старинные книги от возможных бомбежек. Специально для этих целей одно из помещений кладовой перестроили таким образом, чтобы там было возможно поддерживать нужную температуру и влажность.
Уже после официального окончания Второй мировой, в самый разгар противостояния в Корее, у правительства возникли опасения в том, что из-за этого конфликта им предстоят перебои с поставками опиума. В связи с чем и кому именно в правительстве так остро понадобилось спрятать несколько тысяч тонн опиума, не вполне понятно. Для изготовления лекарственных препаратов часто требуются наркотические средства, но не в таком количестве. Однако об этом пополнении кладовой стало известно общественности, из-за чего Форт-Нокс превратился не просто в главное хранилище ценностей США, но и синоним сверхсекретного и защищенного места.
Кладовая располагалась на территории огромной военной базы, разбитой в бесконечных, холодных и мрачных лесах штата Кентукки. Вся территория базы была испещрена разного рода постройками ангарного типа. Стены ангаров были выкрашены в серо-зеленые цвета, поэтому поначалу казалось, что вся база – это пустырь. Новобранцы, прибывшие сюда для прохождения службы, поначалу думали, что их попросту обманули. С детства все слышали о знаменитом Форт-Нокс, главном хранилище всех золотых запасов США. В сознании большинства из них это место должно было напоминать подземелье гномов из старых сказок или по меньшей мере дворец, где вместо подставки для чашки используют золотые слитки. На самом же деле они видели гигантский пустырь с лесом на горизонте. Только немного освоившись, солдаты начинали понимать величие и масштаб этой территории.
Территория базы простиралась намного дальше, чем доступная глазу человека линия горизонта. Участки леса тут служили своего рода естественным заграждением, отделявшим разные сектора базы. Засекреченная, защищенная от человеческого глаза опасными и непроходимым горами Аппалачи, база представляла собой огромный город. Многие здесь жили безвылазно на протяжении лет. Дэвиду здесь предстояло провести полтора года.
Берковиц прибыл сюда в составе группы солдат, из которых он лучше всех знал только парня-баптиста, с которым они разговаривали о Боге в Корее. По дороге на базу все только и делали, что обсуждали то, как выглядит хранилище золота изнутри, распределяли график дежурств внутри кладовой, размышляли о том, как бы проникнуть в кладовые с опиумом… На деле солдат поселили в очередной тренировочный лагерь, распорядок в котором мало чем отличался от лагеря начальной военной подготовки. Разница состояла лишь в том, что сейчас солдатам уже разрешалось по вечерам и выходным выезжать за пределы лагеря, но ирония заключалась в том, что отсюда попросту некуда было ехать. Ближайшим городом можно было считать Луисвилль, находившийся в часе езды полузаброшенный городок, который от военной базы отличался разве что наличием церкви и пары придорожных кафе.
Кое-кто из солдат тут же начал обследовать территорию. Несколько человек в первый же вечер поехало в Луисвилль, откуда приехали переполненными впечатлений. Оказалось, что молодые люди и здесь умудрились найти недорогой бордель и более или менее сносный бар. Для солдат, выросших в глубинке, пребывание на базе Форт-Нокс было сродни возвращению домой, но для Дэвида эти полтора года превратились в серый, бессмысленный и непрекращающийся ад, из которого невозможно было увидеть выход. С первого же дня ты погружался в унылое и беспросветное течение жизни в глубинке. Весь день солдат был расписан по минутам, но свободные вечера сводили с ума. Посещение Луисвилля облегчения не принесло. Услуги проституток здесь стоили приблизительно в сотню раз дороже, а выражения лиц девушек были столь же безысходными и бессмысленными, как и сам Луисвилль, живущий только благодаря близости к военной базе. Местные бары представляли собой классические придорожные закусочные с очень дешевым алкоголем и одним видом сэндвичей. Из развлечений Луисвилль мог предложить только день города и ярмарку тыкв. Оба мероприятия проходили один раз в год. Все остальное время Луисвилль предпочитал любой радости меланхолию.
Военная база в этом смысле могла предложить солдатам намного больше развлечений. По крайней мере, в столовой здесь каждый день готовили что-то новое. На базе Дэвида определили в клерки-типисты. По меркам солдат должность весьма почетная, так как место службы Дэвида было ближе всех к несметным сокровищам США. Впрочем, за полтора года службы Дэвиду так и не выдалось случая побывать в кладовых с золотом, зато никаких фатальных опозданий в его послужном списке больше не было. Начальство было вполне довольно службой тихого и молчаливого солдата.
Мы никогда не бывали в кладовых и ни разу не видели того, что там содержится. Это печально осознавать, потому что, не зная того, что охраняешь, очень сложно убедить себя в том, что делаешь нечто полезное.
Из письма Дэвида Берковица Нату Карру
Обычно по окончании срока контракта солдата военное руководство составляет подробную характеристику человека, в которой указываются не только все спортивные и профессиональные достижения человека, но и его личностная характеристика, а также самый важный пункт – то, как сильно человек переменился за время службы. Единственной переменой в образе жизни Дэвида стало то, что к концу своего контракта он стал чаще посещать церковь, расположенную в небольшом одноэтажном здании на территории базы. Здесь он мог проводить по несколько часов, причем на саму службу он приходить не любил, чаще он приходил сюда ближе к вечеру, чтобы посидеть на деревянной скамье в одиночестве и полумраке. «Разговор один на один с Богом», – так он характеризовал эти «посиделки». Единственным его более или менее постоянным приятелем стал парень-баптист Джон Алмонд, который с удовольствием занимался религиозным воспитанием друга.
– Почему бы тебе не сходить на нашу службу? – предложил однажды Джон.
– Не думаю, что имею на это право, – сразу стушевался Дэвид.
– Мы всегда рады новым людям. Ты можешь посмотреть на то, как все происходит, послушать проповедника.
– Зачем мне это? А тебе зачем? Зачем ты ходишь туда?
– Не знаю, мне стало легче, когда я стал туда приходить. Знаешь, я везде чувствовал себя чужим. С родителями у меня сложные отношения, а в школе я был, знаешь, белой вороной. В церкви я, наверное, впервые почувствовал себя частью чего-то большего, понимаешь? – неожиданно разоткровенничался Алмонд.
Дэвид прекрасно понимал чувства Алмонда. С тех пор как он узнал о том, что приемный, он больше никогда не чувствовал, что имеет право на внимание приемных родителей, никогда больше не чувствовал себя частью семьи Берковиц. Как бы отчаянно он ни стремился найти себе друзей или компанию, он всегда оказывался в одиночестве и в оппозиции. Алмонд нашел церковь, а Дэвид решил, что армия ему позволит почувствовать частью чего-то большего, примет в свою семью. Не вышло. Ему нравилось в армии, тут всегда было понятно, что нужно делать и что будет дальше. Армия дарила уверенность, но не семью. Никто из солдат не стремился ни к чему подобному, напротив, всевозможные командные упражнения вызывали у всех недовольство и насмешки, а совсем не сплачивали солдат. Почему бы не попробовать посетить службу? Ничего страшного из этого вроде бы выйти не должно.
