Моди заканчивает скроллить – на экране появляется видео с птенцом в гнезде.
– Ты же слышала о кукушках, правда?
Я киваю – хотя этим мои познания и ограничиваются. Ну и ещё тем фактом, что звук, который они издают, отражается в их названии, – «ку-ку».
– Я сняла это сама, много лет назад, в птичьем заповеднике. Видишь вон того малыша? – Она тычет в экран коротеньким пальцем. – Его маманя отложила яйцо в гнезде другой птицы. Так они, кукушки, делают. Заставляют других растить их детей, наглые вредители.
Картинка сменяется птенцом постарше, вылетающим из гнезда.
– А вот тут становится интересно, – говорит Моди. – К тому времени как он вылупляется, мама этого птенца уже давно улетела. А он всё равно откуда-то знает, что в конце лета должен лететь домой, в Африку. И дорогу тоже знает! Никто не рассказывает ему об этом. Тогда как он это делает?
На видео появляется полная Луна.
– Вот! Мы вроде как много лет знали, что Луна как-то со всем этим связана. Гравитация там. Приливы. А ещё магнетизм полюсов. Если верить Амаре Холи, это всё взаимосвязано. Но есть и кое-что ещё.
Я пожимаю плечами, а потом пытаюсь сделать вид, что кивнула. Моди кликает на видео, и на экране снова появляется плотный, сложный и совершенно непонятный текст. Моди поворачивается ко мне.
– Эта доктор Амара Холи – она с северо-востока и мыслит ой как глубоко. То, что она здесь написала – и за что поплатилась своей карьерой, – предполагает, что некоторые люди, так называемые «суперсенсоры», тоже могут чувствовать такие вещи. Это форма восприятия – чувство, если угодно, – которая могла бы, при правильных обстоятельствах, привести к весьма далеко идущим последствиям.
– Погоди, что?
– Она предполагает, что при правильных условиях – Луна, приливы, расположение звёзд – такие люди могли бы обнаруживать – повторюсь, могли бы обнаруживать, а не обнаружили бы – силу, которая помогла бы им взаимодействовать с бесчисленным множеством других измерений.
Всё ещё таращась на экран, я выдавливаю:
– Угу. – Потом с трудом моргаю. – Повтори-ка ещё раз, Моди… только знаешь, нормальным языком?
Моди щёлкает мышкой, выключая экран, и внезапно в доме становится гораздо темнее – только синие сумерки снаружи освещают её лицо.
Она делает глубокий вдох.
– По самым разным причинам, Уилла, я никогда не училась в университете. И, полагаю, теперь я слишком стара…
Я начинаю спорить.
– Никогда не… – но она поднимает палец, заставляя меня замолчать.
– Но это не значит, что я утратила жажду к тому, чтобы узнавать новое, к тому, чтобы понимать новое. Пытаться докопаться до сути, ну знаешь… мира. Мы с Амарой Холи – о, как много мы когда-то болтали!
Она делает паузу, как мне кажется, тщательно подбирая слова.
– Ты слыхала о путешествиях во времени, Уилла?
– Ага, «Доктор Кто» и всё такое!
– Доктор кто?
– Ага.
Моди смотрит на меня как-то странно и говорит:
– Что ж, это невозможно. Явно не в том смысле, чтобы отправиться назад во времени и повстречать Генриха Восьмого или вперёд и узнать, кто выиграет в скачках. Но не думала ли ты о другой возможности?
Я киваю, но ничего не говорю – от предвкушения того, что она может сказать дальше, у меня совсем пересохло в горле.
– Уилла, я думаю, вполне возможно – не вероятно, заметь, только возможно, – что ты со своим махоньким другом свернули немножко вбок. Быть может, с помощью этой нашей кобаки.
«Свернули вбок». Услышав ту же самую фразу, которую я говорила Мэнни, я невольно сглатываю.
Глава 25
– Как Моди поживает? – спрашивает папа, когда я прихожу домой.
– Нормально. – Голова у меня идёт кругом, так что вернулась я в каком-то тумане.
У Мэнни есть какое-то суперчувство? Как у кукушек? И лунная гравитация на что-то влияет? Мы с Моди проговорили, пока совсем не стемнело. Она упомянула что-то под названием «теория множества миров», и квантовую механику, и типа по фамилии Шрёдингер, у которого был кот, и этот кот был одновременно жив и мёртв, и, хоть я и пыталась понять, кажется, у меня всё-таки не получилось.
В конце концов Моди сказала:
– Беги-ка домой, а то твоя ма мне покажет, где раки-то зимуют. – Она постоянно так говорит, но что это значит, я понятия не имею. Но, по сравнению со всей этой историей с путешествием на обочину мира, тут всё кристально ясно.
Когда я уходила, Моди сунула мне в карман куртки плитку шоколада и сказала:
– Вот тебе небольшая семейная реликвия, – но я была такой уставшей, а мой мозг – таким переполненным, что я почти и не заметила.
– А где мама? – спрашиваю я папу.
– Она у Эммы. Честно говоря, твоя мать… – начинает он.
– Даже знать не хочу, – рявкаю я и выхожу из комнаты. Я ловлю себя на том, что уже скучаю по беззаботной версии папы.
Почему моя здешняя семья не может посильнее походить на мою семью тамошнюю? Если бы я только могла им показать, как всё могло бы быть…
На следующий день я возвращаюсь в школу, как и Мэнни, и во время переклички он садится рядом со мной. Мгновение мы просто смотрим друг на друга, как-то недоверчиво улыбаясь и не говоря ни о чём, – пока Дина Малик не произносит:
– Ой-ой! История и Мистика вернулись!
Мэнни закатывает глаза, и тут в класс входит миссис Поттс, так что он ничего не успевает ответить, но под партой берёт своим мизинцем мой и пожимает, как бы говоря «Мы вместе», и от этого мне становится гораздо легче.
На первой перемене Мэнни уходит на дополнительные занятия, так что мне не удаётся с ним поболтать. Я понятия не имею, что ему велел говорить Джейкоб или кто-то ещё. Наверняка он так же, как я, стремится не выставить себя чокнутым.
Как бы то ни было, по сравнению со школой в том мире, который я начинаю называть «параллельным», здесь всё настолько замечательно обыкновенно, что произошедшее уже понемногу начинает казаться мне странным сном. Шумное дорожное движение по пути в школу, как и должно быть, заколоченные магазины, поле без коров, зигзагообразная поездка по Какашечному проулку… Наш с Мэнни плакат «Дайте миру шанс» висит на месте. Миссис Поттс – это миссис Поттс, а не Клэр, и никто не одет в вырвиглазную одежду, кроме Мэнни, что, конечно, вполне нормально.
Ясное дело, по школе прополз слух о том, как нас спасли из пещеры. На самом деле неудивительно, учитывая, что среди спасателей был Динин папа. Но если кто-то из нас двоих думал, что мы прослывём какими-нибудь героями, вскоре нас постигает разочарование.
– Вы же знаете, – говорит Дина, чинно усевшись на край нашей парты, – что своими опрометчивыми выходками вы подвергли жизни других людей опасности?
