Почему все такие милые?
Мы с Алексом проходим через главные ворота парка отдыха – там я вижу несколько знакомых лиц. Вот Джозеф, сторож, обычно он довольно сварливый, но сегодня в шутку отдаёт мне честь; Мик и Ник, уборщики, говорят хором: «Привет, Мина! Привет, Алекс!», толкая свою тележку, и я испытываю некоторое облегчение, что она не летает или что-то в этом духе – это их обычная уборочная тележка, только выкрашенная в оранжевый, с лицом прадедушки Роджера.
И они тоже делают нам тот же жест, что и продавец овощей, явно ожидая, что мы покажем его в ответ, так что я так и поступаю, и это приводит их в восторг. Алекс тоже его повторяет, а потом смеётся.
– Что это значит? – спрашиваю я, когда он возвращает жест.
– Это буква М, разве не видно? Означает «Мир». Этот знак несколько лет назад появился – теперь так все делают. Сверхукатно, а?
– Понятно, – говорю я, но выходит довольно уныло. По пути из бухты Браун, который занял немало времени, Алекс пытался меня растормошить, но уже давно сдался и притих.
Потом он говорит:
– Идём сюда. Я хочу кое-что проверить.
Глава 35
Алекс ведёт меня в бунгало к дедушке Норману, двигаясь очень тихо, будто не хочет, чтобы его заметили.
Он всё ещё на месте, стоит на клочке низкорослой травы: тёмно-розовый лётик, сияющий под солнцем, – сиденье приподнято, обнажая двигатель, к рулю прислонено руководство по ремонту.
Дедушка Норман, повернувшись к нам спиной, нагнулся над своим верстаком и что-то закручивает гаечным ключом, жужжа под нос песенку, которую напевал сегодня утром папа:
– Танцуй, мой маленький паренёк, танцуй…
Дам-диддл-дам… когда придёт лодка…
Алекс знаком велит мне вести себя тихо, и я ничего не говорю. Потом, когда брат меня подзывает, мы уходим незамеченными.
– Что это было такое? – спрашиваю я, но он мотает головой, глубоко задумавшись.
К тому времени как мы возвращаемся в дом, я одновременно вымотана и в ужасе.
Я устала от того, что всё другое. А больше всего я устала бояться.
Без Мэнни я не могу попасть домой, а если мы пропустим это суперлуние, следующего придётся ждать несколько месяцев. Сколько осталось до того, как окно закроется? Как я буду жить здесь, не сойдя за сумасшедшую? Не выдав себя? И к тому времени Мина и другой Мэнни уж точно выйдут из пещеры в мой мир, и одному богу известно, к чему это приведёт.
– Школа письмо пришлёт, знаешь. Маме с папой. О том, что нас не было, – говорит Алекс, когда мы сидим на кухне вдвоём.
– Письмо? Это дня два займёт. – Не успеваю я остановиться, как спрашиваю: – У вас что, нет имейлов? – Конечно, ответ мне уже известен.
– А это что такое?
– Это письмо, которое отправляют через компьютер. Приходит мгновенно. Попробуй – тебе понравится.
Я знаю, что веду себя не по-доброму. Я даже ничего не могу с собой поделать. Я просто ужасно устала и напугана.
– Расскажи мне про эти ик-мейлы, – просит он.
– Алекс. Пожалуйста. Я не могу объяснить всё на свете. Честное слово, не могу. Имейлы, мобильники, «Квики», интернет, компьютеры… Я просто хочу домой, и у меня реальные проблемы, как и у Мины.
На меня накатывает очередная волна усталости. Прошлой ночью я почти не спала.
– Мне надо поспать. Совсем немного, – говорю я.
Пару часов спустя я выныриваю из глубокого сна без сновидений – меня будит, стучась в дверь, Алекс.
– Ты голодная? – спрашивает он, просовывая голову в комнату. «Голодная» даже самую малость не описывает жадное, пустое урчание моего желудка.
– Накрой на стол, пожалуйста, Мина! – кричит мне мама. Я смотрю на свой столик – там лежит письмо, которое я начала писать перед сном. Оно адресовано Мине, другой мне. Начинается оно так: «Дорогая я…» У меня обрывается сердце, когда я вспоминаю, что у меня могут быть месяцы, чтобы его закончить.
Тарелки и приборы лежат на прежнем месте, и я ухитряюсь не наделать ошибок, пока к столу не подходит папа с кастрюлькой чего-то восхитительно-пахнущего и говорит:
– Только на четверых, милая? А как же дедушка?
– Хе-хе! Пахнет чем-то вкусненьким! – раздаётся из коридора голос, и на кухню входит дедушка Норман. Он сменил свой комбинезон на ярко-красный свитер, а седые волосы у него прилизаны, будто он только что принял душ.
– Привет, дедушка, – говорит Алекс.
– Привет, сынок! А что насчёт тебя? – Он тычет в меня большим пальцем и улыбается. – Всё ещё хочешь звать меня по имени? Ох уж эта ваша школа! Когда я был маленьким, всё было по-другому.
– Я… я просто шутила, – тихо говорю я, пытаясь быть спокойной, и дедушка снова смеётся.
– Ну конечно, милая, – хмыкает он, а потом совсем немузыкально напевает:
Зови меня как хочешь —
Только поскорей зови!
Все смеются; всё нормально. Мы садимся за стол, и я осознаю, что уже люблю дедушку Нормана. Он как будто зацепился за моё сердце рыболовным крючком и медленно тянет к себе, а я и не против.
Я наклоняюсь над тарелкой, подозрительно рассматривая еду, и папа тут же это замечает.
– Что не так, Мина?
– Ничего! – жизнерадостно отзываюсь я. – Просто, эм… тут же нет, э… муравьёв?
– Откуда тут взяться муравьям? Это же рыбный пирог. Сливочный соус и слоёное тесто с ароматом лимона.
Я выдавливаю смех.
– Просто шучу! Ха-ха. – Я принимаюсь за еду. Рыбный пирог замечательный: плотный и свежий. И никаких муравьёв.
– Ну и ну – рыбный пирог! – восклицает дедушка Норман, принимаясь за еду. – Отменное угощение, Тед! Я не едал настоящей рыбы с моего дня рождения! Где ты её достал? – Он откусывает ещё один огромный кусок и закрывает глаза, чтобы полнее оценить вкус.
Папа говорит:
– А, как обычно. Утром в Калверкот приплывали лодки, вот продавали её на побережье. Выбрал парочку сайд да макрелей. Решил, тебе понравится! И Мине, кажется, тоже нравится. Не торопись так, дружок, – живот разболится!
– Понравится? Да я в восторге, сынок! И-и, вкус моей молодости. Недёшево обошлось, а?
Папа скромно пожимает плечами.
– Ну да. Двадцать фунтов, семнадцать и шесть за унцию. Но время от времени можно себе позволить, а?
Пока мы едим, я гадаю, что всё это значит. «Семнадцать и шесть за унцию»? Я знаю, что унция – это старая мера веса, но сколько это – понятия не имею. Пока что я откладываю эту мысль и спрашиваю:
– Эм… а как часто ты ел рыбу, когда был молодым, дедушка? В смысле Норман. Дедушка Норман?
