За нами гонятся мужчина и женщина с фонариками и воплями:
– Остановитесь! Туда нельзя! Там опасно!
Когда мы пробираемся в пещеру, вода доходит нам до бёдер, а крики потенциальных спасателей эхом отдаются в тёмном устье.
Мы с Мэнни бредём по воде дальше во тьму, и я чувствую знакомый запах водорослей, лишайника и дохлой рыбы.
Прилив сильный: каждый раз, когда волна отступает из пещеры, она грозится утянуть нас с собой, но метр за метром вода становится мельче, пока не начинает доходить мне только до щиколоток. В черноте я кое-как могу различить заднюю стену и тащу Мэнни к ней.
Крики людей на набережной смолкли. Кажется, за нами никто не гонится. Мы с Мэнни остались вдвоём в тёмной пещере.
У нас получилось!
– Ты готов, Мэнни? Мы возвращаемся вместе, а потом ты снова отправляешься сюда один, как мы и договаривались. Так? Чтобы… чтобы быть с мамой?
Он ничего не говорит, настолько он вымотан. Не дожидаясь ответа, я хватаю его за запястье и шлёпаю ладонью по задней стене.
А потом жду, когда нас окутает серым туманом.
Глава 47
Ничего не происходит. Ну – не совсем ничего. Какое-то серое облако наполовину появляется, а потом отступает. Это уже что-то, но явно не то, что нам надо.
Я снова шлёпаю по стене.
Происходит то же самое. Стискивая мою руку, Мэнни тоже кладёт ладонь на стену. Мы пробуем трогать разные её места: повыше, пониже, левее, правее, отчаянно и хаотично колотим по камню, снова и снова, словно выстукивая какой-то безысходный ритм. Мэнни хлопает по стене сильнее и сильнее, быстрее и быстрее, пока не начинает ударяться о камень всем телом, издавая стоны отчаяния.
– Нет! Нет! Нет! – кричит он, задыхаясь от слёз.
В полутьме я вижу, как он отводит руку назад и стискивает ладонь в кулак, и хватаю его за предплечье, пока он не разбил себе костяшки.
– Мэнни! Остановись!
Он медленно опускается на колени, всхлипывая, а потом садится, прислонившись спиной к стене. Прилив лижет нам ноги.
Я едва осмеливаюсь спросить, но всё же спрашиваю:
– Что происходит, Мэнни? Ты же можешь сейчас пойти со мной, а потом вернуться, правда?
Он выдёргивает свою руку из моей ладони. Мои глаза уже привыкли к темноте, и я чётко вижу его силуэт. Глаза у него блестят от слёз.
– Разве ты не понимаешь, Уилла? Я не могу вернуться, после того, как ты всё объяснила. Мне бы очень хотелось остаться, но это не мой мир. Ты была права. Она не моя мама, так ведь? – Он перекрикивает бурление и плеск морской воды под нашими ногами. – Ты слышала её? Как она кричала «Мне нужен мой сын»?
Я слышала. Это было душераздирающе.
– До меня дошло, когда мы говорили по телефону, и ты сказала, что есть другие мы – ты и я, которые оказались в ловушке в этой пещере. Они там – здесь – прямо сейчас, Уилла. Я как будто… могу их чувствовать.
Я озираюсь и изо всех сил пытаюсь тоже почувствовать это – призрачное присутствие двух перепуганных детей в тёмной пещере.
Мэнни втягивает воздух.
– Я чувствую себя обманщиком, Уилла. Я чувствую себя так, будто что-то украл у своей мамы. Украл её настоящего сына и подменил собой. Понимаешь? И оставил того, другого, в этой пещере. Он наверняка до смерти перепуган. Думает, что видит какой-то кошмар, а может, пытается выбраться, рискуя утонуть. Это его мама, не моя.
Сквозь всхлипы он продолжает:
– Но оно… оно недостаточно сильное. Я тебе говорил.
– Оно сильное! Должно быть сильным, Мэнни! Нам просто надо подождать. Оно надвигается – я его видела. Ты видел? Она была там, эта серость. Она…
Мэнни перебивает, отмахиваясь от меня рукой.
– Нет. Я знаю, Уилла. Я это чувствую. Нам не хватит этого… чем бы оно ни было, чтобы пройти обратно. Мне… мне жаль. Мы опоздали.
Меня охватывает такая паника, что я не могу толком соображать, и я просто стою перед Мэнни, пытаясь поднять его на ноги.
– Что ты такое говоришь, Мэнни?
У меня уходит секунда-другая, чтобы уложить в голове его слова.
– Но… мы же застрянем здесь. Навсегда!
Он безрадостно смеётся, но мне не кажется, что он злорадствует – просто смотрит на всё реально.
– Ага. Ты будешь торчать здесь с Мининой мамой, Мининым папой, Мининым братом. А я – с чужой мамой, и он – я – мы оба – будем вечно страдать в мире, которого не понимаем. – Я слышу, как его голова с громким стуком ударяется о камень. – Луна уже выходит из перигея, но я всегда чувствовал, что было что-то ещё. Помнишь, как мы вымотались, пока летели сюда? Так вот это и было то «что-то ещё». Мы слишком слабы, Уилла. Этот полёт – он нас просто вымотал. Мне очень жаль – правда жаль – но…
Он не заканчивает предложение. Вместо этого он встаёт и бредёт к воде.
В пещеру врывается мощная волна и омывает его ноги, а потом и мои. Я уже почти не замечаю этого. Я делаю шаг к Мэнни, и меня пронизывают отчаяние и усталость.
– Да ладно, нет, должен быть ещё способ, – скулю я. – Куда ты?
От устья пещеры доносятся голоса и плеск вёсел.
– Эй? Вы в порядке? – кричит кто-то. Я вижу, как на своде пещеры мелькают лучи фонариков, вцепляюсь в Мэнни и опускаюсь на колени в воду.
Всё было напрасно.
Я думаю обо всём, что мы сделали, обо всём, чем рискнули. Думаю о другом Мэнни и о Мине, оказавшихся в нашем мире – мире конфликтов, мире войны. Думаю о маме, папе и сестре, о том, что больше никогда их не увижу, и начинаю неудержимо рыдать. Я трясусь и скулю от необъятных печали и страха и крепко зажмуриваюсь, надеясь, что когда открою глаза, окажусь у себя дома, в кровати, очухиваясь от чересчур реалистичного кошмара, хоть и знаю, что этого не произойдёт.
Рядом со мной в тёмной воде раздаётся всплеск, но я не поднимаю головы: это наверняка какой-то человек в лодке, а я просто не хочу никого видеть.
Потом кто-то с мягким хрустом идёт по песку и нежно пихает меня в плечо, и я медленно выпрямляясь, ожидая увидеть одного из спасателей.
И точно не ожидая увидеть то, что вижу.
Глава 48
Кобака низко и мурчаще рычит мне в ухо, а потом снова пихает, уже сильнее, словно говоря «Поднимайся!» Я распрямляю руки и поднимаю голову, и кобака приближает морду к моему лицу, будто хочет заглянуть мне прямо в душу. Янтарные глаза существа словно светятся изнутри, а пахнущее рыбой дыхание странно ободряет.
– Мэнни, – медленно зову я, не в силах отвести глаз от кобаки. Он перестаёт брести по воде и поворачивается. Лицо у него серое, из глаз исчезла вся жизнь, будто он уже сдался.
