– Может, он не только запястье сломал?
– Я считаю, что нам, во всяком случае, должны сообщить, что происходит. Передашь записку? Целую, пока.
– Целую.
Чёрный лес жмётся к окнам автобуса. Глаза слипаются, но голова так и жужжит. Что, если эту записку просто выкинуть? В канаву или в унитаз в школьном туалете? Или порвать на маленькие кусочки и развеять по роще?
Так, конечно, Хедвиг протянет несколько дней, но потом мама начнёт удивляться, почему же нет ответа. И позвонит Бенгту, а тот расскажет, что в жизни не видел никакой записки, и тогда весь мир погибнет.
Хедвиг прислоняется щекой к шершавой спинке сиденья. Вот как бывает, когда ты – Хедвиг. Не расскажи она всем про шнурки, Улле не пришлось бы сидеть с кубиками. Если бы не кубики, Улле не пообещал бы повязку для волос тому, кто его научит. Если бы не повязка, Хедвиг не написала бы записку на компьютере. Если бы не записка, то и проблем бы никаких не было. Если, если, если… Их слишком много, этих «если». И всегда будет много. Вздохнув, Хедвиг вылезает из автобуса у забора в Хардему и думает о том, что, когда её рот научится помалкивать, она устроит праздник с тортом и фейерверками.
Мамины слова жгут карман. Наконец звенит звонок. Бенгт открывает комнату для отдыха.
– Ну что? – говорит он. Изо рта исходит коричневый и горький запах кофе, зубы все в полосочку. – Как твоя простуда?
– Ну так, – отвечает Хедвиг, не глядя ему в глаза.
Бенгт кивает:
– Тогда до скорого.
Он забирает детей и уводит на футбольное поле.
Улле рад видеть Хедвиг. Иногда ей кажется, что они похожи. Только он выглядит как принцесса, а она – как щётка для мытья полов. Иногда по дороге в класс ей кажется, что сейчас в зеркале она увидит кудряшки. Правда же, странно?
– Начнём? – спрашивает Улле.
Хедвиг качает головой. Вместо того чтобы сесть рядом с ним, она идёт к светлой, сияющей глянцем двери, ведущей в подсобную комнату.
Комната – это, наверно, громко сказано. Их подсобка – скорее крошечный закуток. Там узко и тесно, на стенах висят полки, битком набитые бумагой, тетрадями и ручками. И откуда на свете столько ручек? В углу стоит одинокий маленький компьютер. Хедвиг жмёт указательным пальцем на кнопку. Несколько раз зевнув, компьютер начинает подвывать, как комар.
– Что ты делаешь? – спрашивает Улле.
Хедвиг протягивает ему записку.
– Смотри.
– О, – говорит он, продравшись через все слова, нацарапанные на бумажке.
– Это записка Бенгту. От мамы.
– Да?
– Но так её передавать нельзя.
– Нет?
– Потому что я уже приносила ему записку, которая тоже якобы была от мамы.
– Да?
– Ту, которую я написала, чтобы не ходить на физкультуру, а сидеть с тобой. И тогда я сказала, что мама всегда пишет свои записки на компьютере.
– Мм.
– И теперь мне нужно её переписать.
– Круто.
Хедвиг садится. Записку от мамы она кладёт рядом и начинает нажимать на клавиши. На белом горящем экране появляются буква за буквой. Улле стоит рядом и смотрит, восторженно закусив нижнюю губу.
– Это же так просто, – вдруг бормочет он.
– Что?
– Писать записки. Ведь можно написать что угодно!
– Что, например?
– Например… «Дорогой Бенгт Ламм, я считаю, что Вы – осёл. Целую-обнимаю, мама Хедвиг».
Хедвиг смеётся:
– Надо же писать так, чтобы было похоже на правду.
– Ну да, но всё равно. Всё равно это так просто.
С этой запиской всё действительно просто. Ведь мама уже придумала, что сказать, остаётся только сделать так, чтобы на компьютере всё выглядело точно так же. Даже мурашки бегут по коже. Оттого, что она вот так сидит и пишет записки вместе с Улле Бэком.
Наконец принтер в углу начинает скрипеть и скрежетать. Хедвиг и Улле не могут устоять на месте. Они подпрыгивают и подскакивают, уверенные, что они – самые изобретательные третьеклассники на свете.
Документ распечатан, Хедвиг складывает его и прячет в карман. Раз – и, словно по щелчку, записка от мамы выглядит ровно так, как надо.
У директора
Когда после физкультуры звенит звонок на следующий урок, в коридоре появляется Бенгт Ламм с портфелем в руке. Он принял душ и теперь выглядит ещё строже. Кожу как будто стянуло от горячей воды. Мокрые волосы аккуратно зачёсаны. Когда он проходит мимо, от него веет лавандовым одеколоном.
Бенгт собирается распахнуть дверь в класс, и Хедвиг отдаёт ему записку.
– Вот, забыла вам передать.
Бенгт тут же её прочитывает. Потом смотрит на Хедвиг.
– Твоя мама любит писать записки.
– Ага.
Бенгт ещё раз читает.
– Это вопрос к директору, – говорит он. – Поднимись и отдай сама, я тебе разрешаю. Только побыстрее, пожалуйста, через пять минут мы начинаем.
Хедвиг неохотно разворачивается и уходит. Глупая мама – пишет записки не тем людям. Если бы знать заранее, то они с Улле всю физкультуру могли бы спокойно вязать бантики, а не сидеть у компьютера.
Директора зовут Стигбьорн, и он не только директор. Он ещё учит шестиклассников. На переменах его редко увидишь, потому что и кабинет шестиклассников, и директорский кабинет находятся наверху. Но иногда его можно встретить в столовой. Он небольшого роста и кругленький, примерно как бочонок.
Вообще-то Хедвиг не нравится ходить к незнакомым людям. Это может быть опасно. К тому же директору, а по совместительству ещё и учителю шестого класса вряд ли есть дело до какой-то глупой третьеклашки.
Скрипят ступеньки. Лестница старая, но постеленный сверху линолеум красивый и блестящий. Подойдя к двери директора, Хедвиг осторожно стучится.
– Да?
Хедвиг открывает.
– О, неужели это Хедвиг? – говорит Стигбьорн.
Хедвиг сразу полегчало. Надо же, он знает, как её зовут.
– Да, у меня записка.
– Для меня?
– Ага. От мамы.
Хедвиг подходит и протягивает записку Стигбьорну. Его рука вся в веснушках.
– Спасибо, – говорит он. – Садись.
Пока он читает, Хедвиг осматривается. На стенах тканые тёмно-зелёные обои. Они кажутся немножко колючими. На полке за спиной у Стигбьорна стоит фотография. На фото учителя первого, второго, четвёртого и пятого классов, сам директор и учитель Хедвиг Ларс.
Снимок сделан на каком-то празднике. На головах у всех бумажные колпаки, все радуются. Крупные лошадиные зубы Ларса сверкают белизной на фоне загорелого лица. Морщинки от смеха похожи на веточки.
