– Подожди!
Она вскакивает и бежит за Улле. Улле прибавляет шагу, чтобы отделаться от неё. Под подошвами его нелепых кед шуршит гравий.
– Оставь меня в покое!
Перед столовой в жёлтом круге фонаря собрались родители и дети. Они тянут шеи, высматривая, куда подевались Улле и Хедвиг. Одежда у всех заляпанная.
К Хедвиг подходит мама:
– Вот ты где, дорогая. Поедем домой. А что вы, кстати говоря, делали?
Хедвиг избегает её взгляда.
– Ничего. Бенгт разбил нос?
– Что? Нет, с ним всё хорошо. Но послушай, ты же знаешь, что нельзя так просто убегать, не предупредив, да?
– Мм.
Хедвиг ищет глазами Улле. Ингер Бэк с кислой, как лимон, физиономией вталкивает его в столовую. Теперь им придётся сидеть там и выслушивать бесконечные нотации, а ей так хочется поскорее уже снять эти тесные брюки.
Мама и папа Хедвиг идут к машине.
– Поедем скорее домой и переоденемся, – говорит мама. – Ты тоже вся в морсе.
Хедвиг кивает. Неприятно ходить в холодной и мокрой одежде. Но ещё неприятнее, когда на твоей голове только что была повязка, а потом её отобрали, назвав тебя воришкой.
После выходных в Хардему опять вернулся ветер. Он кусает за щёки и треплет фруктовые деревья на школьном дворе.
Привет от третьеклашек
Когда входит Барашек Бенгт, в классе поднимается шёпот. Кто-то не может удержаться от смеха. Ну что, получил? Будет знать, как заставлять Улле сидеть с кубиками.
Улле, конечно, пришёл в повязке. Со звёздами. Наверняка чтобы подразнить Хедвиг. Она касается рукой головы. Там тоже могла быть повязка. Красная. И тогда всё было бы иначе. Тогда бы Улле посмотрел на неё. А не отводил взгляд, как только она поворачивается в его сторону.
Сухое лицо Барашка Бенгта будто высечено из камня. На нём не проступает ни мыслей, ни чувств. Ничего.
– Доброе утро, – приветствует он класс.
– Добр-утро, – раздаётся в ответ то тут, то там.
Бенгт ставит портфель на учительский стол.
– Итак, вы помните, что вчера вечером мы договорились послать открытку Ларсу. Чтобы немного приободрить его в трудную минуту.
Хедвиг просияла. Точно, открытка! Мама вчера рассказывала по дороге обратно. Эта замечательная идея пришла в голову маме Карин, пока все стояли у стола и вытирали облитую кофе одежду.
Коротенькая весточка от детей, две-три строчки о том, как они скучают! Что может быть приятнее для уставшего учителя, чем открытка в почтовом ящике?
Бенгт идёт в подсобку и тут же возвращается с большим белым листом бумаги.
– Ну? – говорит он. – Что напишем?
– Поправляйтесь! – кричит Пэр.
– Мы поднимаем руку, Пэр, – говорит Бенгт. – К тому же Ларс не болен, он устал.
Хедвиг поднимает руку. Бенгт Ламм её не замечает.
– Ещё предложения? – нетерпеливо спрашивает он.
Хедвиг машет рукой, раскачиваясь всем телом, но от Бенгта её словно отделяет невидимая стена.
– Да, Рикард? – говорит он.
– Желаем бодрости.
– Да! – кричит класс.
– Нет! – не выдерживает Хедвиг. – Давайте напишем в рифму?
– ПОДНИМАЕМ РУКУ! – отвечает Бенгт таким мощным голосом, что кровь стынет в жилах.
Хедвиг смотрит на него и не может вымолвить ни слова.
А лицо Бенгта снова становится похоже на камень.
– Кто-то возражает против того, чтобы написать на открытке «Желаем бодрости»? Если да, поднимите руку.
Никто ничего не говорит. Грязные ладошки неподвижно лежат на партах.
– Тогда ладно.
Он берёт толстый чёрный фломастер и красивыми крупными буквами пишет на листе:
Он поднимает лист, чтобы все видели.
– Ну вот, – говорит он. – А теперь все подпишут. Встаньте в очередь у моего стола.
Дети вскакивают с мест, как всегда, боясь не успеть: скорей, скорей, а то вдруг фломастер кончится, или выйдет время, или Земля перестанет вращаться. Хедвиг тоже спешит. Но когда она подходит к концу очереди, Бенгт Ламм встаёт. Он указывает на неё всей своей рукой, а потом левым кулаком точно так же указывает на Улле.
– А вы двое можете выйти из класса.
– Что? – говорит Хедвиг.
– Эта открытка от тех, кто был на собрании. А не от тех, кто его прогулял.
Хедвиг качает головой, она не знает, что сказать. Неужели все подпишут и только им двоим не разрешат? Только ей и Улле? Неужели завтра учитель вскроет конверт, прочтёт приветствие и прослезится, а потом увидит, что не все поставили свои подписи? Что он подумает?
Он, конечно, решит, что Хедвиг и Улле на него наплевать. Что им всё равно, приободрится он или нет.
– Но тогда он решит, что нам наплевать, – шепчет Хедвиг так тихо, что даже непонятно, как Бенгт её вообще услышал.
– И будет прав. Вчера все пришли на собрание, чтобы поговорить о Ларсе. А вы с собрания убежали.
В классе тишина. Все смотрят на неё и на Улле. Линда дёргает острым носиком и, наверно, мечтает что-нибудь возразить. Но ей не хватает смелости.
– Ну что? – спрашивает Бенгт Ламм. – Можно мы продолжим?
Улле пожимает плечами. Он равнодушно встаёт. Хедвиг семенит за ним и осторожно закрывает за собой блестящую глянцем дверь.
Улле садится на скамейку в раздевалке и суёт ноги в кеды. Старательно завязывает их на «лёгкий» бантик и идёт за своей зелёной ветровкой.
– Пойдём вместе? – спрашивает Хедвиг.
Улле останавливается в дверях.
– Нет, спасибо.
И выходит на кусачий ветер. Хедвиг стоит на месте. В раздевалке так тихо, что звенит в ушах. Хедвиг надевает резиновые сапоги, хотя сегодня в них слишком холодно. Просовывает руки в рукава куртки. И выходит на улицу.
Вокруг всё стало некрасивое, смотреть не на что. Пришло это время. Время, когда повсюду только грязь, серость и ледяные лужи, когда цвета пропали, а снег ещё не выпал.
Хедвиг спускается по скользкой лестнице к футбольному полю. Улле нигде не видно.
