Можно её приберечь. И достать через много лет, когда Хедвиг станет совсем большая! К этому времени Улле уже, наверно, забудет, что это его повязка. И, увидев её на Хедвиг, ахнет и позеленеет от зависти.
В комнату стучат. Хедвиг срывает повязку с головы и прячет за спину.
Дверь со скрипом открывается.
– Что ты делаешь? – спрашивает мама.
– Ничего.
– Какая ты растрёпанная.
– Угу.
Мама покашливает.
– Как в школе?
– Хорошо.
– Как новый учитель?
– Ну так.
– Ясно. – Мама медлит. – А новый ученик пришёл?
– Да.
– Девочка?
– Нет.
– Мальчик?
Хедвиг вздыхает.
– Ну и как он? – спрашивает мама, которая, кажется, и сама успела сообразить, что если новый ученик не девочка, то он может быть только мальчиком.
– Чокнутый.
– Чокнутый? Как это?
– Мерзкий.
– Да что ты говоришь…
Мама покусывает ноготь большого пальца.
– Когда в класс приходит новенький, очень важно встретить его по-доброму, ты же знаешь, да? – спрашивает она.
– Да, но если он чокнутый?!
Повисает пауза.
– Ты что-то прячешь за спиной?
– Да.
– Что?
– Руки. Можешь выйти, пожалуйста?
Хедвиг хочется только одного: чтобы всякие мамы не совали свой нос куда не следует, не садились на край кровати, не гладили её по голове и не сюсюкали!
Мама смотрит на Хедвиг. Гладит по голове.
– Когда я была маленькая, к нам в школу тоже однажды пришёл новый мальчик. Гуннар.
– Очень интересно.
– Я училась во втором, а он пришёл, кажется… в четвёртый. В нём не было ничего особенного, выглядел он вполне обычно. Но только потому, что он был новенький, его стали дразнить – одноклассники и некоторые старшие дети.
– Ясно.
Серьёзно, почти торжественно мама продолжает свой рассказ.
Гуннар этот был парень не промах, хорошо учился и всё такое. Он был большой выдумщик и частенько таскал яблоки у школьного завхоза. Он клал их между двумя досками, вставал сверху и подпрыгивал. Так у него на обед было яблочное пюре, пока все остальные давились слипшейся кашей.
Но со временем школьные задиры стали донимать его всё сильнее, и Гуннар устал от школы. Он начал приносить учительнице записки – записки, которые якобы написал его папа. В них сообщалось, например, что:
«Гуннар едет с нами в Аллингсос, вернётся послезавтра».
Или:
«Гуннар помогает мне красить забор, до конца недели в школу не придёт».
НО! Писал эти записки сам Гуннар на папиной пишущей машинке!
Так он прогуливал день за днём и скоро совсем отстал, а однажды ему даже влетело от завхоза, потому что тот застукал его с яблоками.
– А потом, – говорит мама и делает театральную паузу. – Потом мы узнали, что он стал угонять машины и продавать их в Германию.
– В четвёртом классе?
– Нет! Я имею в виду, когда вырос! Но я хочу сказать тебе, что если бы этого Гуннара не дразнили, то, возможно, сегодня он бы работал в банке директором!
– Подумаешь, мне всё равно!
Мама делает строгий вид. Она встаёт.
– А мне нет. И я хочу, чтобы ты обращалась с этим мальчиком по-доброму. Нехорошо говорить про человека, который только что пришёл в твою школу, «мерзкий». – Она идёт к двери, но с порога оборачивается. – У тебя там за спиной какая-то глупость?
Хедвиг не знает, что ответить. Глупость? Или что-то красивое? Непонятно. Так, кое-что со звёздочками.
– Ничего. Выйди, пожалуйста.
– Да, конечно.
И мама исчезает на тоненьких бесшумных ножках.
Хедвиг вздыхает. Повязка в руках намокла от пота и помялась. Хедвиг встаёт и запихивает её поглубже в шкаф, под брюки со стрелками, которые она не носит.
Но через пятьдесят лет, уж будьте уверены, она её достанет! Через пятьдесят лет Улле и не вспомнит про свою повязку. И вообще, к тому времени он будет сидеть в тюрьме за все тачки, которые угнал!
Хедвиг опять ложится. Капли за окном крупнее, скоро они уже вовсю барабанят по стеклу. Приятно так лежать и знать, что на улице мокро, холодно и промозгло, а ты лежишь, сухой и тёплый, в своей кровати, которая пахнет совершенно обычно.
Кубики
И всё же где-то в глубине души Хедвиг немного жаль Улле. Нелегко, наверно, учиться в третьем классе и не уметь завязывать шнурки. Сама она научилась делать такие вещи лет в шесть.
С другой стороны, он сам виноват в том, что случилось в четверг! Нечего было вредничать и так мерзко смотреть на неё – тогда бы она ничего не сказала!
Вторник выдался погожий и бодрящий. Осень щекочет носы. Перезрелые фрукты на школьном дворе источают кисло-сладкий запах, сапоги, когда бежишь, скользят по траве.
С минуты на минуту третьеклассники пойдут в школу переодеваться. По вторникам первым уроком физкультура.
– Интересно, что сегодня будет. Надеюсь, не баскетбол, – говорит Линда, сидя спиной к Хедвиг на больших качелях из автомобильной покрышки. Линда плохо играет в баскетбол. Она до смерти боится мяча.
– Может, ядро, – отвечает Хедвиг.
– Угу.
– Или прыжки в длину!
– Угу.
Линда кивает. Она не сильна ни в толкании ядра, ни в прыжках в длину. Вообще ни в чём.
– Будет футбол, – вдруг сообщает кто-то.
Девочки оборачиваются. Со стороны турников к ним идёт Пэр. Следом за ним – Улле.
– Маттиас спрашивал, – продолжает Пэр.
– Ясно, – говорит Хедвиг, пожимая плечами.
– Правда, мы хотим узнать, нельзя ли переиграть финал забега.
– Зачем?
– Чтобы знать. Кто самый быстрый.
Хедвиг фыркает:
– Это и так решено, вы сами всё в четверг видели.
Пэр качает головой:
– Это не считается. Улле не участвовал в последнем забеге.
– Ну и что, сам виноват, – бормочет Хедвиг, даже не глядя на Улле.
– Это из-за тебя он не побежал.
– Неправда!
– Нет, правда. Потому что ты сказала про шнурки. Он расстроился. – Пэр оборачивается к Улле, который смотрит на них, скрестив на груди руки. – Ты испугалась, что проиграешь, вот и сказала.
