– А зелёная у тебя есть?
– И не одна, – встряхнув головой, говорит Улле. Кудри подрагивают вокруг его щёк. – Штуки четыре точно.
Хедвиг шумно и демонстративно одевается. Она топает сапогами и размахивает рукавами куртки.
– Зачем тебе повязка, тебе всё равно не пойдёт! – шипит она на Карин.
– Пойдёт, ещё как!
– Нет!
– Почему это?
– У тебя волосы слишком густые.
Карин огорчена. Она трогает свою тёмную шевелюру, пытается примять её ладонью.
– Ну всё, пошли, – говорит Хедвиг.
Кто-то нерешительно идёт к курткам, кто-то смотрит на Улле и думает: а что, может, и неплохо было бы обзавестись такой вот повязочкой. Хедвиг повышает голос:
– Пошли уже!
Наконец они одеваются. Сапоги, куртки, варежки, резиновые штаны, шарфы – всё пропиталось грязью и сыростью.
Хедвиг первая выходит за дверь.
– Уродские повязки! – кричит она и вприпрыжку срывается с места. – Уродские повязки, уродские повязки!
– Да! – кричит Карин. – Хвостик куда симпатичнее.
– Да! Завтра сделаю хвостик! – говорит Хедвиг.
– Я тоже! – поддакивает Линда.
Они останавливаются на пригорке, где растёт большой клён. Хедвиг втягивает носом чудесный прохладный воздух. В такой день она могла бы вдохнуть в себя весь Хардему.
На улице гуляют и другие классы. У забора о чём-то спорят шестиклассники. Два второклассника радостно гоняются за орущим первоклашкой.
К девочкам приближаются три фигуры. Одна маленькая, вторая толстая, третья – с настоящими дырками в ушах. Они подходят к большому клёну.
– Чего разорались? – по своему обыкновению, спрашивает Сандра.
– Правда же повязки для волос – это уродство? – говорит Карин. – Тебе так не кажется?
Сандра глупо пожимает плечами:
– В смысле?
– Улле Бэк сказал, что тот, кто научит его завязывать шнурки, получит повязку для волос.
– Тихо ты! – шикает на неё Хедвиг.
– Но нам его повязки не нужны, мы считаем, что хвостик куда красивее, – продолжает Карин.
В глазах Сандры зажигается маленький серый огонёк. Она обводит взглядом двор, но Камилла Хёк быстрее.
– Вон! – говорит она, тыча пальцем.
Улле сидит на перилах крыльца. Он колотит по ним пятками, звон стоит на всю округу.
Сандра сбегает с пригорка и идёт к крыльцу. Подруги, естественно, следуют за ней. Они уже близко. Хедвиг тянет шею.
– А ты какой сделаешь хвостик, сбоку или посередине?
– Что?
– Хвостик, – повторяет Карин. – Какой ты сделаешь?
– Э-э… сбоку, наверно. Нет, погоди. Я подумаю.
Противная Сандра, чего она там застряла? Она прикасается к волосам Улле. Смотреть тошно.
Наконец они уходят. Улле снова начинает бить ногами по перилам.
Хедвиг оставляет девочек и направляется к крыльцу. Перила все в грязи от ботинок Улле.
– О чём вы разговаривали? – спрашивает Хедвиг.
– Чего?
– Вы с Сандрой – о чём говорили?
– А что?
– Просто хочу знать.
Улле отворачивается. Щёки у него пунцовые.
– Она научит меня завязывать шнурки, – бормочет он. – Мы будем заниматься на переменах.
Хедвиг молчит.
– И ты подаришь ей за это… повязку?
Улле кивает. Хедвиг смотрит на него. Это маленькое личико как будто сделано из фарфора – да-да, можно запросто принять его за фарфоровое!
– Откуда у тебя столько повязок? – спрашивает Хедвиг.
– Мне мама сшила, – отвечает Улле. – У неё есть оверлок.
Хедвиг не знает, что такое оверлок. Да и о жизни в целом ей известно не так уж много. Но одно она знает точно. Никакую повязку Сандра не получит. Чего бы ей это ни стоило, она сама проследит, чтобы Улле научился завязывать свои шнурки.
Записка от мамы
Сложность лишь в том, чтобы учить его незаметно от других. Иначе все опять решат, что он ей нравится, а этого она не вынесет. То есть на переменах его учить нельзя.
Сегодня вторник, и дома у Хедвиг тихо. Мама спит после ночного дежурства в больнице. Все сломанные ноги загипсованы, забарахлившие сердца снова бьются.
На кухне сидит папа и жуёт бутерброд с варёной картошкой. Он трёт заспанные глаза и, кажется, вот-вот снова уснёт.
Но вдруг папа бросает взгляд на часы. Сон как рукой сняло. Папа бежит к лестнице.
– Хедвиг?
Комната с ангелами на обоях пуста. Постель не заправлена, одеяло скомкано. Одежды на плетёном кресле нет. Хедвиг встала. Но где она?
Папа на цыпочках обходит дом. Войдя в каморку, где он пишет статьи для газеты, он останавливается.
Из-за двери доносится слабое «тик… тик… тик-тик». Так стучат клавиши на его старом компьютере.
Папа дёргает за ручку двери. Заперто.
– Хедвиг?
– Подожди, – отвечает Хедвиг.
– Автобус будет через пять минут.
– Я успею! Как пишется «недели»? «Ни» или «не»?
– «Не». А что ты делаешь?
Тик… тик-тик.
– Я уже заканчиваю. Можешь сделать мне бутерброд?
– Конечно.
Папа спускается на кухню и готовит бутерброд. Только вот любит ли Хедвиг хлеб с варёной картошкой? Вроде бы да. Ну конечно.
Завтрак готов, и в ту же секунду на лестнице раздаётся топот.
– Наконец! Что у тебя за секреты?
– Так, пустяки, – отвечает Хедвиг и что-то суёт в карман брюк. Надев сапоги и куртку, она берёт бутерброд. Вообще-то она ненавидит хлеб с картошкой, но ничего не поделаешь, времени нет.
– Пока! – кричит она, убегая по шуршащей дорожке.
Проснулись осенние ветры и с гулким воем носятся по лесам. Под их напором гнутся берёзы и тянут ветви, будто хватаясь за свои жёлтые шапки – то малое, что у них осталось.
Автобус трогает и катится в сторону серых Хардемуских холмов, а папа стоит и машет у окошка. Он зевает и поёживается, чувствуя, как во все поры проникает ветреный октябрь.
Хедвиг проглатывает последний кусок скучного бутерброда. Суёт руку в карман. Под пальцами шуршит небольшой тоненький листок. Только бы он не испачкался в масле…
