– У вас была особенная семья? Вы не похожи на простую индианку.
Реме покачала головой.
– Я долго жила с белыми, – объяснила она. – Меня с семи лет воспитывали в одной миссии в Новой Испании, – она по-детски высунула язык и закатила глаза, изображая крайнюю степень отвращения.
– Похоже, вам это не очень нравилось, – улыбнулся Карререс.
– Еще бы! – живо откликнулась Реме. – Ох и злющий у них бог! И всегда ты виновата, как ни крутись, – просто за то, что появилась на свет. Не смейся, не танцуй, не пой, – ну разве что гимны. И невозможно остаться одной: вечно кто-нибудь пристает, и что ни сделай, все будет не так… Я только и думала, как найти уголок, в котором меня хотя бы часок никто не будет трогать. А уроки?! Уф! Конечно, мне не нравилось! – Реме перевела дух и покачала головой. – Поэтому, когда я услышала зов, я даже не задумалась, – ну разве что над тем, как бы половчее сбежать. В конце концов мне помогла одна монахиня. Бедняжка думала, что меня позвал Иисус, – Реме хихикнула, как школьница. – Она помогла мне добраться до побережья и раздобыла каноэ. На рассвете мы попрощались, я села в лодку и поплыла в открытое море, – был отлив, и течение помогало мне…
– Вам не было страшно?
– Но я же знала, что меня ждут на Бимини, чего мне было бояться? – удивилась Реме. – Когда берег стал полоской тумана, я сложила весла и заснула. А проснулась посреди озера. В доме никого не было, но зола в очаге еще не успела остыть, и маленькие манго на столе были свежие и прохладные, будто их только что принесли с гор. С тех пор я живу здесь.
– И храните источник от чужаков?
Реме покачала головой.
– Какой смысл в источнике, если никто не сможет пить из него? Любой, кто нашел дорогу, имеет право прийти сюда. Я просто знаю, что должна быть рядом. Не знаю, зачем.
– И вы не исполняете никаких обетов? Ни делаете ничего особенного?
Реме вдруг покраснела. Мгновение она колебалась, но потом решительно покачала головой:
– Ничего. Мне вообще кажется, что на самом деле я не нужна источнику. Всего лишь, знаете, такая традиция. Я просто живу здесь.
– Всегда одна?
– Да. Мне нравится, что здесь нет людей.
– Вы не тоскуете?
Реме покачала головой.
– Иногда я начинаю скучать. Но ведь всегда можно выбраться в Пределы. – Перехватив изумленный взгляд Карререса, она улыбнулась: – Я же хранительница. У меня свои пути.
– Так вот почему ваше лицо показалось мне знакомым! Я видел вас на празднике у болотных индейцев. Вы чудесно танцуете.
– И очень люблю, – смущенно откликнулась Реме, снова заливаясь краской. – Но когда праздник кончается, мне хочется вернуться домой… Здесь так тихо и спокойно, и никто не пристает с разговорами. Я очень быстро устаю от людей.
– О! – смущенно воскликнул Карререс. – Наверное, мне лучше…
– Нет-нет, вы мне не надоели еще, – спохватилась Реме. – И потом – вы же все равно не собираетесь пока уезжать и останетесь здесь, даже если будете молчать, – с наивной откровенностью добавила она.
– Капитан Брид говорил, что однажды вы избавились от него, – осторожно сказал Карререс. – Выбросили отсюда, как щенка.
– Так вот в чем дело! – воскликнула Реме и удивленно рассмеялась. – Но я не выкидывала его. Я думаю, он сам… Понимаете, он хотел схватить меня… или ударить, – она поежилась. – И сбежал, чтобы этого не сделать.
– Сбежал сам и прихватил Шеннона и Ти-Жака?
– Они привязаны. Ведомые…
– Лихо, – заметил Карререс.
– Да. И неожиданно. Но я была очень рада, когда они исчезли. Я не могу никого отсюда выгнать, – тоскливо проговорила Реме. – Тот, кто нашел сюда дорогу, должен уйти сам.
– Мы мешаем тебе?
– Очень, – она помолчала, глядя на воду, и с внезапной злостью воскликнула: – Ну и получайте свое бессмертие! Так вам и надо!
Карререс даже отшатнулся, удивленный этой вспышкой.
– В чем подвох, хранительница? – спросил он.
– Никакого подвоха. Вот он – источник бессмертия. Вам навеки тридцать пять, Барон. Пейте, купайтесь, мойте руки – у вас есть право. Вы прошли через туман и сохранили разум. Впрочем, – она насмешливо покосилась на Карререса, – достаточно того, что вы прошли. Большинство теряются в нем навсегда – вы видели их, разговаривали с ними, ковырялись скальпелем в их разрушенном мозге… Вы не заблудились. У вас теперь впереди – вечность…
– Буду ли я рад ей?
Реме недобро рассмеялась.
– Не слишком ли многого вы хотите, Барон?
Карререс пожал плечами и встал.
– Вечность – с тем туманом внутри? Чем она лучше старого доброго ада? Скорее – хуже: в аду, говорят, тепло. Брид надеется, что вы склеите его расколотую душу. А кто склеит мою? Я смогу забыть то, что узнал?
– И не надейтесь. Что ж вы не рады? Это знания, великие знания – они теперь ваши, осталось только извлечь их из себя. Вы так гонялись за ними – так получайте! Вы сможете справиться со своими знаниями – но не поделиться ими. Вы будете бессильно смотреть, как другие страдают и радуются, заблуждаются и прозревают, – Реме швырнула камешек в воду и грустно добавила: – Тем более, вы единственный понимали, что ищете на самом деле… Не возьму в толк, как вы уговорили Брида взять вас с собой.
– Я не уговаривал.
– Не врите! – Реме резко повернулась к Каррересу, вгляделась в лицо и сникла. – Но как?
– Это Брид меня уговаривал. И был очень убедителен, – желчно усмехнулся Карререс и потер запястья. – Видите ли, он надеялся, что я смогу пробудить в вас страсть.
– Чтооо? – Реме напряглась, как перед прыжком, пальцы скрючились – вот-вот вцепится когтями.
– Не ко мне, конечно, – быстро сказал Карререс. – Я же дух любви, – проговорил он с сухим смешком, отступая от скользящей к нему разъяренной Реме. – Брид надеется, что я помогу ему. Подумайте: он не побоялся вступить в схватку с самым жестоким лоа, лишь бы добиться вашей любви…
Реме остановилась. Она вытянулась всем телом, вздернула подбородок и казалась теперь высокой, почти величественной. Ее глаза горели; она уже не видела Карререса, а смотрела сквозь него в пугающую, холодную даль.
– Вы не дух, не лоа, вы человек, – сказала она звенящим от напряжения голосом. – Вера нечестивых колдунов дает вам силы, ум и знания – позволяют ею пользоваться… Зря вы пошли этой дорогой, доктор. Лучше бы вам было заблудиться в тумане. Вы останетесь Бароном Субботой, и вокруг вас, вечного, сотнями лет будут громоздиться гробы. Вы будете творить добро – но вас станут бояться. Вы сможете будить страсть и отвечать на нее – но никогда не сумеете разделить…
– Вы проклинаете меня?
– Я? – Реме поникла, ее плечи опустились, и жестокий огонек в глазах погас. – Я всего лишь храню источник. У меня нет сил проклясть могучего Самеди. Вы взялись за дело, которое непосильно человеку, и достигли многого. Это – расплата.
