Несколько дней назад надзиратель заметил, что капитан выглядит еще более изможденным, чем обычно. Брид был так бледен и отрешен, так стонал во сне, что об этом сочли нужным доложить коменданту крепости. Тот встревожился: смерть капитана не входила в его планы, разрушая смутные, но радужные мечты о неком пышном суде, который бесповоротно показал бы, что с пиратами покончено навсегда.
Капитана явно донимала какая-то болезнь, но от врача он наотрез отказался, – стоило заикнуться о том, чтобы Карререс навестил Брида, как тот впал в настоящее буйство. Капитан так кричал, что здоров, как бык, что от него отступились, опасаясь, как бы это необъяснимое возбуждение не вогнало его в гроб. Не зная, что предпринять, комендант на всякий случай распорядился каждый день выводить Брида на прогулку.
Карререс будто наяву видел, как капитан чинно расхаживает по двору под присмотром двух вооруженных мушкетами стражей. Полуденное солнце раскаляло неподвижный воздух над каменными плитами, и он дрожал, пронизанный сверканием слюдяных чешуек. Спасаясь от зноя, Брид и его охранники старались держаться в узкой тени крепостных стен, сложенных из клоксвилльского известняка. В щели между потемневшими от времени блоками набилась земля, на которой проросли мелкие сорняки и несколько чахлых кустов. Пожелтевшие листья казались кружевными от проеденных в них дырочек и желобков.
– Гусениц нынче развелось, всю листву поели, – с брезгливой дрожью в голосе заметил один из охранников. Капитан вдруг живо обернулся и с мрачным любопытством уставился на надзирателей.
– Жуткие твари, правда? – сочувственно спросил он. Сбитый с толку надзиратель машинально кивнул, передернув плечами, и тут же на его рукав шлепнулась толстая косматая гусеница. Охранник громко завопил от страха и отвращения, пытаясь сбросить мохнатую тварь, и подавился криком, когда пальцы прошли насквозь, будто ее и не было. Он снова махнул рукой, но тут с кустов посыпались новые гусеницы. Второй надзиратель засмеялся, глядя, как напарник мечется, пытаясь отряхнуться, и вскрикнул: упавшая на шею гусеница оставила багровый ожог. Втягивая головы в плечи и изрыгая потоки ругани, охранники бросились прочь от стены.
Они вспомнили о своем пленнике через полминуты, но этого Бриду оказалось достаточно. Когда надзиратели спохватились, капитан уже стоял на крепостной стене, задумчиво рассматривая ров. Казалось, Брид прикидывает, как бы половчее прыгнуть в воду. Попытка побега была столь явной и дерзкой, что охранники, не задумываясь, сорвали с плеча мушкеты и прицелились.
Первый выстрел выбил из-под ног капитана фонтанчик каменной пыли. Капитан Брид обернулся, глядя на надзирателей сверху вниз. Шагнул к внутреннему краю стены. С отстраненным любопытством посмотрел на дыру в рукаве, пробитую пулей из второго мушкета. И нырнул вниз головой во двор.
Некоторое время стражники простояли с открытыми ртами, не в силах переварить случившееся. В их ушах звучал влажный стук, с которым голова капитана ударилась о камни. Брид лежал, странно вывернув шею, в невозможной, немыслимой позе, от одного взгляда на которую ныла спина. Из-под затылка медленно выбиралась струйка крови.
Очнувшись, старший надзиратель побежал докладывать начальству. Оставшись один, второй, изнывая от смеси любопытства, страха и отвращения, мелкими шажками приблизился к телу капитана. Он уже мог рассмотреть, как под окровавленными рыжими патлами медленно пульсирует что-то синевато-перламутровое, когда Брид открыл глаза и закричал.
Бессвязно бормочущего охранника уложили в двуколку и отправили домой. Не замолкающего Брида на одеяле перетащили в лазарет. Нести пришлось коменданту и священнику – остальные боялись подходить к капитану. Но хуже всего были вопли и улюлюканье матросов с «Безымянного»: с момента, как Брид попытался покончить с собой, в тюрьме стоял нестерпимый гам, и ни угрозы, ни побои не могли заставить пленников замолчать.
Все это, заикаясь и вздрагивая, рассказал Каррересу по пути в лазарет один из охранников. Заканчивал он уже на пороге, удерживая доктора за рукав и нервно поглядывая на дверь, из-за которой доносились стоны Брида. Отделавшись от потеющего надзирателя, который уже не мог добавить ничего толкового, Карререс вошел в лазарет.
Отец Кэрриган встал навстречу, уступив место у койки. Карререс быстро осмотрел капитана и едва подавил истерический смешок. Сломанная шея, разбитый вдребезги череп. С такими повреждениями не живут – но Брид не только дышал, но и находил силы для крика. Вот оно, бессмертие. Карререс заглянул в пустые глаза капитана, и его сковал холодный ужас. От попытки представить, что сейчас видит и чувствует Брид, руки стали как деревянные; казалось, сосредоточься немного – и провалишься следом. Карререс на секунду плотно зажмурился, чтобы не видеть глаз капитана. Слегка придя в себя, он снял с шеи Брида медальон с портретом Реме и отбросил на тумбочку, подумав мельком, что теперь ни одна женщина в мире не сможет привести голову капитана в порядок. Стиснув челюсти, доктор принялся за бессмысленную работу.
Два часа спустя Карререс ушел в лабораторию и свалился на кушетку. Больше он ничего сделать не мог. В ушах звенело, перед глазами плыли радужные круги. Мускулы мелко дрожали от нервного напряжения. Тяжелая дверь между лабораторией и лазаретом приглушала звуки, но от усталости все чувства Карререса обострились, и он слышал не только капитана, но и бормотание отца Кэрригана, вернувшегося на свой пост. Карререс был уверен, что не сможет заснуть. Хорошо бы просто отлежаться, а потом с новыми силами попытаться изобрести хоть что-нибудь, подумал он и тут же провалился в тяжелый, дурной сон.
Брид продолжал кричать, когда несколькими часами позже доктор вернулся в лазарет. Склонившийся над капитаном молодой священник, услышав шаги, обернулся к Каррересу. Круглое лицо отца Кэрригана, обычно добродушное и румяное, было бледно, и на ввалившихся щеках блестели дорожки слез. Священник взглянул на Карререса расширенными от страха глазами.
– Неужели вы не можете облегчить его страдания? – спросил он.
– Я влил в него весь запас опиумной настойки, – ответил Карререс. – Такой дозы хватило бы, чтоб усыпить десяток лошадей… – Он тронул священника за плечо. – Вам нужно отдохнуть, отец Кэрриган. Идите домой.
– Я не могу оставить умирающего.
– Он не видит и не слышит вас, не осознает ваше присутствие!
– Да, но его душа…
– Его душа… – повторил Карререс и махнул рукой. – Поверьте, святой отец: уже поздно молиться за его душу.
Заглушая его слова, Брид снова протяжно закричал. Искалеченное тело капитана вытянулось под одеялом, на губах выступила черная пена. Отец Кэрриган отшатнулся и громко всхлипнул.
– Почему Господь допускает такие мучения? Почему не заберет его? – беспомощно спросил он.
– Вам этого лучше не знать, – процедил Карререс.
– Почему Он так жесток! – вскричал священник.
Не слушая больше, Карререс быстрым шагом вышел в лабораторию. Спустя полминуты он вернулся и протянул рыдающему священнику колбу с мутноватой жидкостью.
