– То есть земля полет Гагарина и Серёгина не контролировала?
– Нам докладывали, что все было в порядке. На самом же деле они не фиксировали метки самолета.
– Документальное подтверждение этому есть?
– Нет. Гагарин передал, что задание закончил и попросил разрешение на выход из зоны. Ему сказали да. И дальше неизвестно, когда начался аварийный режим, в какую сторону хотя бы направился самолет. Нет информации! Минута прошла от последней связи Гагарина с землей до удара о землю!
Кстати, еще одно нарушение. Тогда «черных ящиков» на истребителях не ставили. Но на этих самолетах стоял прибор, который фиксирует скорость и высоту – баро-спидограф. Это такой цилиндр, который медленно вращается, а стрелка на нем выцарапывает данные. Так вот – нашли остатки этого прибора, а бумага в него заряжена не была.
Я был в шоке, когда нам стали докладывать их летную историю. Каждый полет летчика записывается в летную книжку: номер полета, дата, время взлета, время посадки, фамилия инструктора, задание и результаты. У Гагарина, понятно, записей было немного. У Серёгина много. Он воевал, потом был летчиком-испытателем НИИ ВВС. Потом его назначили командиром полка.
Каждый летчик должен периодически проходить летную проверку. Кто бы он ни был – командир полка, командир дивизии. Раз в год или раз в полгода он
должен садиться на ученическое место, а кто-то из его подчиненных с ним должен летать.
– Понятно, чтобы показать, что он в форме…
– Инструктор находится в задней кабине, летчик – в передней. Поскольку Серёгин летал и в задней, и в передней, проверки у него должны были быть и в одной кабине, и в другой. Но в задней кабине последняя проверка у него была два года назад, а в передней кабине – почти три года назад.
И самое главное: у Серёгина вообще нет записей о полетах на больших углах атаки. Это перед переходом самолета в штопор. Да, в то время летчиков боялись выпускать на штопор – больше набили бы машин, чем научили. Но подход к большому углу атаки, который предшествует штопору, летчик, да еще инструктор, да еще командир полка, должен был отработать!
– То есть у Серёгина не было опыта выхода из штопора?
– Я бы сказал, инструкторского опыта. В частности, опыта по выводу самолета УТИ МиГ-15 из штопора. Да еще в облаках.
– Арсений Дмитриевич, да, это все нарушения. Ни одно из них не могло стать причиной катастрофы!
– В авиации не бывает мелочей. Было одиннадцать серьезных нарушений. За ними могло последовать двенадцатое. Фатальное – катастрофа.
Через пару недель на очередном заседании нашей летной подкомиссии генерал Анатолий Пушкин нам доложил, что встретился с руководителем инженерной подкомиссии генералом Михаилом Мишуком. Тот рассказал, что на 99 процентов материальная часть самолета при ударе о землю была исправна, никаких поломок, никаких отказов в бортовых системах не было. Нам сказали: товарищи, поскольку материальная часть исправна, нужно искать внешние причины.
– То есть ВВС не виноваты – случайность.
– Да, нужно было найти «рыжего». Идею с зондом предложил летчик-испытатель Степан Анастасович Микоян, человек мною глубоко уважаемый. По-моему, к тому времени он уже был замом начальника НИИ ВВС. Во всяком случае, фирменный интерес у него был.
– Почему?
– Чтобы забыть о выявленных в полку недостатках.
– Но его поддержал и второй космонавт – Герман Титов.
– Да, они сначала утверждали, что произошло соударение с зондом. Он разрушил остекление кабины. Но разбитый зонд не нашли. Выяснилось, что остекление, когда его собрали и сложили, разрушилось в момент удара самолета о землю. Я потом с Микояном встречался, говорю: «Степан Анастасович, если бы удар был, то искореженный зонд был бы найден. Найдены зонды совершенно не тронутые, проржавевшие, а этого нет. Значит, не было соударения».
И вот тогда высокая комиссия подкорректировала: вместо соударения написали «уклонение от зонда».
Хотя я говорил, что ошибок было много, есть что и где искать. Но в правде не были заинтересованы ни офицеры полка, ни командир Центра подготовки космонавтов, ни разнообразные службы безопасности, которые отвечали за космонавтов, ни главком ВВС Вершинин, который отвечал за космос, ни кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС Устинов, который курировал космос и оборонную промышленность. Он же был председателем комиссии по расследованию гибели Гагарина. С самого верха к нам приходили подсказки: это не читать, это не писать. Представляете, если бы истина вскрылась, сколько офицеров и генералов оказалось бы без погон?
Ну а когда месяца через полтора после трагедии на имя Брежнева пришла жалоба на попытки некоторых членов лётной подкомиссии найти ошибки в действиях погибших лётчиков, оскорбив их память, подписанная космонавтами Быковским и Поповичем.
Военно-промышленной комиссией (ВПК) при Совете министров СССР была даже специально создана экспертная группа. Кстати, входивший в нее генерал-майор авиации А.А.Польский поддерживает мою версию произошедшего.
В общем, направление было задано. И результат получен соответствующий.
«У меня записано красной ручкой три слова: “Высота – две тысячи”»
– Арсений Дмитриевич, а как по-вашему, что случилось с самолетом Гагарина и Серёгина?
– Где-то с год назад в своих записях я обнаружил одну интересную деталь. У меня есть расшифровка радиообмена между Гагариным и землей. Этот радиообмен мы слушали, наверное, на третий день после катастрофы. У меня записано красной ручкой три слова: «Высота – две тысячи». Перед этой фразой нет позывного. Обычно летчик как говорит? Номер позывного (у Гагарина был «625») и дальше текст сообщения. Так вот, в этой фразе не было сказано «625-й» – только про «две тысячи».
Я проанализировал обстановку. Два МиГ-21 в это время летали на высоте 5 тысяч. Андреев только что прилетел в свою зону и начал крутиться где-то на высоте 3 тысячи. А Гагарину дали разрешение возвращаться. Значит, эти три слова могли принадлежать только Гагарину. Помню, я несколько раз эту фразу прослушивал. Был взволнованный звонкий голос. То есть они в это время уже валились.
Запись дали послушать психологам – есть специалисты, которые по тембру голоса могут определить эмоциональное состояние человека. Они подтвердили – человек, который ее произносил, находился в очень возбужденном состоянии. А потом фразу из расшифровки переговоров исключили, так как неизвестно точно, кто ее произнес.
– А если бы взяли? О чем она говорит?
– Считалось, что самолет свалился в штопор сразу же после того, когда Гагарин доложил о выполнении задания и получил разрешение возвращаться. Но если принять в расчет еще одну запись, получается, что самолет не сваливался в штопор на высоте 4200 метров. А вначале он снижался с очень большой вертикальной скоростью (170 метров в секунду). Но это был не штопор, а пикирование. Через несколько секунд они оказались на высоте 3000 метров. И тут что-то случилось. Скорее всего, летчики увидели самолет Андреева. Он был как раз на этой высоте, а возвращаться на аэродром Гагарин как раз должен был через зону, где летал Андреев.
