— Кто тебя научил? — я сижу, привалившись спиной к стене, курю расслабленно, смотрю то на Эвиту, то на ее ступни рядом — по дереву. Не удерживаюсь все же, провожу ладонью по гладкой коже ног, перекидываю себе на плечи их, так, чтоб розовые пятки упирались бревна за моей спиной.
Мы с Эвитой на втором этаже, валяемся на здоровенной кровати, полностью разворошенной и испытавшей себя на прочность суточным секс-марафоном. Хотя, если я хоть что-то понимаю, кровать эта видала и не такое. Мася же где-то спала со своими хоккеистами… Но мы, конечно, тоже не подкачали.
И сейчас, несмотря даже на предельную измотанность и такую же предельную сытость, я глажу ноги моей женщины… И опять ее хочу. Уже не телом даже. Головой. Не могу перестать трогать, раз за разом желая ощутить то, что она — реальна. Она — со мной. Моя. Моя. Я так решил — и она моя.
Осознание этого факта приносит огромное удовлетворение. Еще большее только могут принести ее слова. Те, что она сейчас произносит.
Приятно понимать, что твоя женщина захотела тебя с самого первого взгляда. А, судя по ее словам, это так.
Бешеную радость приносит осознание.
И я не могу тормознуть, продолжаю спрашивать. Тем более, такой повод. Мягкая, разомлевшая женщина в моих лапах, потерявшая свою обычную настороженность. Надо пользоваться же!
И я пользуюсь бессовестно.
— Кто? — она рассеянно выгибается, выпрашивает у меня взглядом сигаретку. Вообще, Эвита не курит, не постоянно по крайней мере, но что-то есть в этом, после секса сделать затяжку. Еще больше расслабляет. Протягиваю ей свою, жду, когда затянется, забираю обратно, с удовольствием прикасаясь губами к фильтру, еще сохранившему тепло ее губ, щурюсь сквозь дым, киваю, приглашая продолжать, — знаешь, когда ездила в командировку… Там был один мужчина. Он тренировал бойцов, я взяла несколько уроков. Частных. Он говорил, что в прямом противостоянии — ноль шансов будет, но я же — баба, мне не надо прямого противостояния… Мне надо казаться слабой. А потом — в нужный момент — бить.
— Умный мужик, — киваю я, — как звали?
— Не важно, — она полностью откидывается на спину, смотрит в бревенчатый потолок, — его уже нет в живых… Подорвался на растяжке.
— Жаль…
— Да… Я так и не была на его могиле…
— Почему ты…
— Уехала?
— Да.
— Долгая история.
— Мы не торопимся.
— Да?
— Абсолютно. Сюда никто не доберется, у нас есть примерно неделя, чтоб все успокоились… Потом будем решать по очереди. Сначала — с твоей сестрой. Потом — с тобой.
— Такой ты уверенный в себе.
— А никак по-другому. Ты разве не поняла еще?
— Что?
— Что все твои проблемы — закончились.
— Самонадеянно… И я такое уже слышала.
Меня неожиданно бесит ее недоверие и прорезавшийся в голове усталый смешок. Мудрый такой. Понимающий. Мне не нужна эта ее натужная мудрость, ни к чему понимание. Оно — в корне неверное. Как и ее сравнение меня со своим бывшим. А я больше чем уверен, что она сейчас именно этим занимается. Сравнивает.
Я перехватываю ее за ноги, резко дергаю к себе поближе, раскрывая одновременно, впечатываю в живот промежностью. Мокрой.
И опять ведет.
Несмотря на сытость, ведет. Организм решает, что уже достаточно отдыха и вполне можно получить еще кайфа.
Судя по немного испуганным, неверящим глазам Эвиты, с тихим вскриком распластавшейся бессильно на кровати, она в растерянности и шоке.
Пять раз — не предел вообще.
И, если она в этом не уверена, то мой долг настоящено мужика — доказать. А то сомневается тут, понимаешь ли…
Мудрая такая вся, серьезная…
Мягко перетекаю из сидячего положеня в лежачее, полностью накрывая ее собой. Измученные, изумленно распахнутые губки оказываются прямо перед моими, Эвита успевает прошептать растерянно:
— Ты опять? Ты — зверь просто…
— Ага-а-а… — выдыхаю ей в рот прежде чем заставить ее замолчать.
Надолго. По крайней мере, членораздельно она сказать ничего не может, а всякие “Ох”, “Ах”, “Еще”, “О боже, нет" и "О боже, да" за слова вполне можно и не принимать.
Про остальные подробности я потом у нее выспрошу, когда в очередной раз сумею отрубить опцию “я сама” и заменить ее на нужную мне “я тебе доверяю, помоги мне”.
Пока что дело идет туго.
Но у нас еще неделя впереди.
Глава 32
— А ты сам как в Аргентине оказался?
У меня с ушами беда, или моя Эвита реально интересуется моей жизнью? А, может, просто с цели сбивает.
Она вообще — мастер с цели мужчин сбивать. На одни ноги длинные посмотришь — и уже все. Сбит. Валяешься у этих ног, глаз оторвать не можешь…
— Я в отпуске был, — коротко информирую ее, потом тянусь к сигаретам.
После пятой палки самое оно — покурить. И кофе можно… А нет, кофе нельзя. Усну нахер с передоза.
Я и без того чувствую, что усну, слишком напряженно все было в последние дни.
Да и спал мало. Организм не может существовать на одном кофеине, адреналине, энергетиках и сексе. Верней, может, но недолго. А я хочу долго. С Эвитой…
— Почему так далеко? — она тянет у меня из рук сигарету, прикуривает. Глаза сытые, лицо расслабленное.
Можно было бы начать допрос… Но хочется понежить, поваляться… В конце концов, имеет право мужчина на небольшой отдых?
Мне, так-то, еще мир спасать… А я уставший.
— Захотелось… Посмотреть на Латинскую Америку. Ну и задание от редакции получил. Так что все совпало…
— И в Вижье тоже по заданию оказался?
— Кстати, насчет Вижьи, — вспомнаю я одну из своих не бьщихся теорий, — ты умеешь драться… Ну, нормально, никто такой прыти не ожидает от женщины…
Эвита чуть заметно морщится, но мне сейчас не до выбора слов, пусть фраза звучит по-шовинистически, смысл-то верный.
— Когда меня начали бить… — продолжаю я, — почему не стала лезть? И потом тоже… Почему позволила себя схватить? Нет, в самом начале — я понимаю, просто привезли и заперли, так? — кивает, — а потом-то? Помогла бы мне немного, сразу бы выбрались…
Эвита отдает мне сигарету, откидывается на спину. Голенькая, с небольшой острой грудью, она нестандарт вообще. И раньше меня такие бабы не вставляли, слишком много пацанского, титек нет, угловатая вся… А тут просто пир взгляду, жру, жру ее глазами и нажраться не могу никак.
Первобытное что-то у меня по отношению к ней, животное.
Эвита, не замечая моего, очень приземленного взгляда и таких же мыслей, задумчиво покачивает узкой длинной ступней, прикидывая, что мне можно говорить, а что — нет.
