– А вы не должны указывать мне, что делать, говоря вашими
словами – влиять на меня, – отрезал Мейсон. Он взял Эдну под руку. – Думаю, мы
поговорим у вас в комнате, Эдна.
Они прошли вниз по коридору. Голкомб ринулся к телефону.
– Что он собирается делать? – спросила она.
– Звонить окружному прокурору, – ухмыляясь, ответил Мейсон.
– Давно он здесь?
– С половины восьмого.
– Вы звонили ему?
– Да, и мне не следует держаться с вами слишком по-дружески,
не так ли? – осведомилась Эдна. – Мы же не хотим, чтобы они нас заподозрили?
Мейсон кивнул и спросил:
– Положили нож, все нормально?
– Да.
– Когда это было?
– Около одиннадцати.
– Ящик заперли?
– Да!
– Где ключ?
– У меня.
– Уверены, что ключ только один?
– Ну… конечно!
– С каких пор вы запираете ящик?
– Со следующего дня, как нашла нож под подушкой.
– Откуда вы знаете, что от ящика больше нет ключей?
– Потому что ключ находился в замочной скважине. Я вынула
его и стала запирать им замок. Другого ключа в ящике не было.
– И ящик никогда не запирался в дневное время?
– Нет.
– Но вы уверены, что он был заперт всю ночь?
– Да, конечно, ведь вы же сказали мне запереть его!
– Вас никто не видел?
– Нет, конечно нет! Почему вы спрашиваете об этом?
– Думаю, вдруг дворецкому в буфете что-нибудь могло
понадобиться?
– Вряд ли. Было слишком поздно. Он уже ушел спать.
– О’кей, – сказал ей Мейсон. – Теперь обождите, когда
Голкомб отойдет от телефона, затем отодвиньтесь немного от меня и окликните
его. Скажите ему, что предпочитаете, чтобы он присутствовал при нашем
разговоре, потому что не хотите нажить неприятностей. Держитесь естественно и
старайтесь выглядеть как можно более убедительно!
– О, я люблю притворяться. Мне нравится разыгрывать роль,
особенно такую.
– Тогда валяйте, – приказал он ей.
Она подождала несколько минут, пока сержант Голкомб не
закончил беседу по телефону и не стал наблюдать за ними, испытывая ярость от
собственного бессилия. Внезапно Эдна Хаммер резко отшатнулась от Перри Мейсона,
сделала два быстрых шага назад, остановилась и уставилась на адвоката как бы в
изумлении. Мейсон двинулся к ней. Она отошла еще на шаг, при этом импульсивно повернулась
и окликнула сержанта Голкомба:
– Сержант, можно поговорить с вами?
Стремительный стук каблуков Голкомба, с которым он ринулся
вперед, был красноречивей любого ответа. Когда он приблизился, она сказала:
– Мистер Мейсон думает, что он вправе говорить со мной, но
вы, по-видимому, с этим не согласны. Не будет ли лучше, если вы послушаете?
– Он здесь не нужен, – сердито заявил Мейсон. – Я могу
задавать вам вопросы, какие пожелаю, а ему следует держаться подальше.
– Но он, по-видимому, полагает, что ему следует находиться
там, где он сможет слышать то, что вы говорите.
– То, что он полагает, не имеет никакого значения, –
возразил Мейсон. – Вы же хотите сотрудничать со мной, не так ли? Ведь вы же
любите своего дядю?
– Да, люблю, но не знаю, что делать.
– Последовать моему совету.
Сержант Голкомб встал возле нее.
– Если вы желаете, чтобы я присутствовал, – заявил он, –
никакая сила на земле не сможет мне в этом помешать. Вы довольно ясно дали
понять, что хотите этого. Следовательно, не обращайте никакого внимания на то,
что он говорит. Вы совершенно правы!
Она застенчиво улыбнулась Мейсону:
– В самом деле, мистер Мейсон, думаю, так будет лучше. В
конце концов, ведь вы не собираетесь говорить мне ничего такого, о чем бы
нельзя было знать сержанту Голкомбу, разве не так?
– Так-то так! Но дело в принципе.
– Тогда, если в том, что вы намерены мне сказать, нет тайны,
то говорите при сержанте, я вас слушаю. – Ее глаза были широко открыты, голос –
сама невинность.
Сержант Голкомб насмешливо фыркнул.
Мейсон свирепо произнес:
– Я хотел бы выяснить все об этом ящике буфета и о том, где
вы держите от него ключ.
– На резинке, привязанной к запястью.
– Почему бы вам не держать его в сумочке или в каком-нибудь
другом месте?
– Я могу случайно забыть отпереть его утром, и это вызовет
ненужные разговоры. Кстати, сейчас я как раз забыла отпереть ящик, но это
только из-за волнения, вызванного вашим приходом. Видите ли, я сняла резинку с
ключом, когда принимала душ, положила в сумочку и забыла. Обычно первое, что я
делаю, когда просыпаюсь утром, – это открываю ящик буфета.
– Поэтому, – торжествующе заявил сержант Голкомб, –
абсолютно невозможно, чтобы кто-то взял разделочный нож из ящика после того,
как вы отправились спать. Конечно, если нет другого ключа и если не взламывать
замок.
Она кивнула.
– Отсюда следует, – сделал вывод Мейсон, – что нож был в
ящике, когда вы запирали его на ключ.
– Если же его там не было, – продолжил мысль Голкомб, –
значит, Кент взял его оттуда до того, как отправиться в постель, или достал его
потом, не важно как.
– Я бы хотел взглянуть на ключ, – сказал Мейсон.
Эдна открыла сумочку и вынула из нее большой ключ, весьма
необычный на вид.
– Вы так и таскаете его с собой повсюду? – спросил адвокат.
– Да, для верности.
– А сейчас ящик заперт?
– Да, я заперла его прошлой ночью.
– Почему?
– Даже не знаю, наверное, из-за нервов. Мысль о том, что
кто-то бродит вокруг… Возможно, дальше мне лучше не продолжать.
– Давайте взглянем на замок, – предложил Мейсон.
– Если это вас успокоит, – заметил сержант Голкомб, – могу
сказать, что полиция вас уже опередила. Замок был осмотрен экспертом, и он не
обнаружил никаких следов взлома. На замочной скважине не оказалось никаких
царапин, свидетельствующих о том, что в нее вставляли какие-то острые предметы.
На дереве нет никаких вмятин, которые остаются, когда пытаются отжать собачку.
