– Вопрос, касающийся ее лунатизма, уже задан, и на него
получен ответ, – заявил Мейсон. – Сейчас я предоставил ей возможность
объяснить, что она имела в виду, отвечая на мой вопрос.
– А я возражаю.
– Очень хорошо, ваша честь, я снимаю последний вопрос.
Достаточно и того, что она ответила на мой первый, – ответил Мейсон.
Бергер с негодующим видом медленно опустился на стул. Мейсон
спросил все тем же задушевным тоном:
– Вошло ли у вас в привычку время от времени использовать
эту нишу под крышкой кофейного столика как тайник, где вы прятали некоторые
вещи, Эдна?
– Да, сэр, вошло в привычку.
– Поэтому когда вы заперли ящик буфета вечером тринадцатого
и отправились спать с засевшей в голове мыслью, что ваш дядя, возможно, достает
этот нож, когда разгуливает во сне, то когда и сами подверглись воздействию
лунатизма, подсознательно не веря, что замок на ящике – надежная гарантия того,
что нож не попадет в руки дяди, то взяли нож из ящика и спрятали его в нише под
крышкой кофейного столика, причем ровно в пятнадцать минут первого ночи, не так
ли?
– Возражаю! – воскликнул Бергер. – Вопрос не соответствует
процедуре перекрестного допроса. Носит предположительный характер. Задан не по
существу. Не имеет под собой никакого основания.
– Напротив, вопрос глубоко обоснован, – заверил Мейсон суд.
– Свидетельница показала, что заперла ящик буфета, показала, что видела нож
утром тринадцатого, как и то, что в следующий раз увидела этот нож утром
четырнадцатого. Я вправе допросить ее, чтобы доказать, что она, возможно,
видела этот нож еще раньше утром четырнадцатого, а именно тогда, когда доставала
его из ящика.
– Но, – возразил Бергер, – если она сделала это в состоянии
лунатизма, то как она может знать о том, что вытащила нож из ящика?
– В этом случае, – ответил Мейсон, – ей достаточно будет
сказать: не знаю.
Судья Маркхэм кивнул:
– Возражение обвинения не принимается.
Эдна Хаммер ответила чуть не плача:
– Я не знаю.
Мейсон сделал жест, как бы подводя черту.
– У меня все, – заявил он.
Гамильтон Бергер обменялся взглядом с молодым Блэйном, затем
они вновь вполголоса возобновили консультацию.
– Еще вопросы будут? – спросил у них судья Маркхэм.
– Прошу прощения, если мы попросим у высокого суда
предоставить нам еще две-три минуты на размышление, – ответил Бергер, – так как
дело в целом приобрело неожиданный оборот.
Блэйн что-то неистово ему зашептал, но Бергер медленно
покачал головой, затем спустя момент сказал:
– Хорошо, воспользуюсь предоставленным нам правом и задам
мисс Хаммер несколько вопросов. Как я понял, вы признались, что подвержены
лунатизму, мисс Хаммер?
– Да, призналась.
– Когда вы впервые узнали о том, что разгуливаете во сне?
– Недель шесть назад, а может, и два месяца. А возможно, и
немного раньше.
– А как вы это обнаружили?
– Я беспокоилась о некоторых важных бумагах дяди Питера. Он
оставил их на письменном столе в гостиной. Я сказала ему, что не думаю, что это
для них подходящее место, но он ответил, что все нормально и их там никто не
тронет. Я отправилась спать, глубоко обеспокоенная этим, и утром, когда встала,
бумаги оказались у меня под подушкой.
Бергер повернулся к Блэйну, словно говоря всем своим видом:
ну что, разве я не прав? Тот поежился, явно испытывая смущение, и шепотом
сказал Бергеру еще что-то. Бергер вновь обернулся к Эдне:
– Почему вы не сказали нам об этом?
– Меня никто не спрашивал.
– И именно тогда достали эту книгу о лунатизме?
– Выписала ее, да, тогда.
– Почему?
– Потому что хотела изучить ее и выяснить, смогу ли я сама
излечиться, а также убедиться – наследственное это у меня или нет. Иными
словами, тяготеет ли надо мной проклятие предков.
– А сами между тем продолжали разгуливать по ночам во сне?
– Да.
Бергер со свирепым видом повернулся к Блэйну. Мейсон, глядя
через пространство, разделяющее столы защиты и обвинения, ухмыльнулся, когда
оба юриста шепотом вступили между собой в горячий спор. Доносившиеся до него
свистящие и шипящие звуки не давали возможности разобрать, о чем шла речь, но
были достаточно громкими, чтобы судить о том, что Бергер раздражен до предела.
– У нас все! – скорее огрызнулся он, чем объявил, невзирая
на все возражения, нашептываемые Блэйном.
– У вас не возникло в связи с вопросами обвинения желания
продолжить допрос свидетельницы? – спросил у Мейсона судья Маркхэм.
Мейсон покачал головой:
– Нет, ваша честь, я вполне удовлетворен показаниями
свидетельницы в той форме, как она их изложила.
– На этом все, мисс Хаммер, – объявил судья. – Вызывайте
вашего следующего свидетеля, мистер Бергер.
– Вызывается Джеральд Харрис.
Тот взглянул сочувствующим взглядом на Эдну Хаммер, когда
вышел для дачи показаний. Она ответила ему вымученной улыбкой. После того как
Харриса привели к присяге, Бергер, оставив без внимания предупреждающий шепот
Блэйна, приступил к допросу:
– Вас зовут Джеральд Харрис?
– Да.
– Вы знакомы с обвиняемым Питером Кентом?
– Да, знаком.
– Вы находились в его доме вечером тринадцатого?
– Да.
– Я показываю вам нож, мистер Харрис, который представлен
суду как доказательство номер два, и спрашиваю вас: видели ли вы этот нож
когда-либо прежде?
– Видел, в особых случаях.
– Где?
– Когда был гостем в доме мистера Кента. Этим ножом Кент
разделывал индюшку и цыплят. Полагаю, что это самый маленький нож из набора,
который использовался для разделки мяса.
– Вы знаете, где его хранили?
– Знаю.
– Где?
– Во встроенном буфете в столовой.
– А знаете точно, где именно в буфете?
– Да, сэр, в верхнем ящике. Там еще для него имеется
специальное, отделанное бархатом, место.
– У вас была возможность заглянуть в этот ящик вечером
тринадцатого числа этого месяца?
– Да, была.
