Все лето девочка провела на допросах. Бывало, они длились по девять часов. Девять часов бесконечных унизительных деталей. Как именно: в каких позах, в какой последовательности, что говорили, как трогали, а что говорила ты, как ты защищалась. Однажды ее привезли в ту самую квартиру. И там на месте снова пришлось показывать и рассказывать.
Иногда тебе может казаться, что ты не выдержишь. Так случается, когда сильно напрягаешь голос и чувствуешь: все, вот уже на изломе, еще немного – и он сорвется. То же и с переживаниями. Но потом… Ты находишь, за что схватиться, уцепиться, и становится чуточку легче. А затем еще легче.
#ЗАМЕТКИНАПОЛЯХ
Первые сорок дней после произошедшего ни Эля, ни мама не могли спать. Лежали рядом, каждая в своем кипящем котле. Оставаться дома одна Эля тоже не могла, поэтому каждый день к ней приходила подружка.
Именно благодаря этой подруге не состоялось Элино самоубийство. В тот день она планировала повеситься. Всерьез. Продумывала детали, выбирала время. Но очень настойчиво трезвонил телефон. Вообще не прекращая. Это была Оля. Единственный раз прийти у нее не получалось, и она контролировала происходящее с Элей по телефону. Трудно залезать в петлю, когда кто-то бесконечно названивает.
Вскоре выяснилось, что к синякам добавился букет мерзких венерических заболеваний, и пришлось регулярно наведываться в клинику для процедур. Повезло, что гинеколог попался более-менее понимающий, ну и старшая сестра провела с ним предварительную беседу. Обошлось без косых взглядов и отношения «ничего, там терпела и тут потерпишь».
– Почему ты хотела умереть?
– Чтобы это закончилось. Все казалось абсолютно бессмысленным. Все, вообще все. У меня не было понимания, как с этим жить. И никто из взрослых со мной не говорил нормально. Вообще никто. Мама замкнулась в своем горе. Следователи, понятно, вообще не про психологическую поддержку.
Виктимблейминг – обвинение жертвы в том, что с ней произошло. Почему люди так делают? Потому что им страшно. И под действием этого страха они фантазируют, что все можно контролировать с помощью «правильного» поведения. И если не носить короткую юбку, не разговаривать с незнакомцами, не ходить поздно одной, уметь правильно отбиваться – и ничего страшного не произойдет. Эта нереалистичная фантазия здорово снижает тревогу. И жить становится немного спокойнее. Безусловно, это объяснение никак не оправдывает людей, которые обвиняют жертв насилия. В насилии виноват насильник. Точка.
#ЗАМЕТКИНАПОЛЯХ
Как-то вылечили. Из хорошего – анализы на ВИЧ пришли отрицательные, беременности тоже не случилось.
Настал сентябрь. Школа встретила шуточками «о, Элька, она двух мужиков изнасиловала» и высоким интересом со стороны доселе незнакомых людей, пытавшихся завязать непринужденную беседу фразой «это же ты – та, ну, которую это…».
Одновременно с занятиями начались суды. Днем Эля училась, а после школы бежала на заседание. Там неизменно сидела мать обвиняемого (удалось арестовать только одного из них), орущая: «Шлюха, тварь, оговорила». Судья тоже была настроена не особенно лояльно и всячески это демонстрировала.
В середине процесса суд решил, что показания Эли выглядят не слишком-то складно, и стоит проверить ее вменяемость. Так она оказалась в психиатрической больнице.
* * *
Палата без дверей, свет не гаснет двадцать четыре часа. Одна соседка ест пух из подушки, вторая привязана к кровати, но бьется так сильно, что постоянно вместе с этой железной конструкцией выезжает в коридор, третья, очень красивая, с роскошными длинными волосами, постоянно спит, говорят, после суицида. На завтрак – рыбный суп. Мыться нельзя, не дают зубные щетки – чистить зубы можно пальцем с пастой. Читать, заниматься – тоже нельзя. Чтобы не сойти с ума, Эля бесконечно пересчитывала ромбики на шерстяном одеяле.
Из развлечений – просмотр «Золотого граммофона» и дискотека раз в неделю с женщинами, танцующими в колготках и майках. С тех пор Эля ненавидит песню «Седая ночь» Юрия Шатунова. Ее ставили чаще всего.
Периодически ее «навещал» представитель обвинения и просил подписать пустые листы, иначе «мы тебе сделаем укол за несговорчивость, будешь вон как твои подружки по палате». Эля подписывала. Потому что было страшно и сопротивляться чему-либо не находилось сил.
Маме удалось вызволить Элю из психиатрической больницы через двенадцать дней вместо положенных сорока. Она вернулась домой, сосредоточилась на учебе и продолжала ходить на бесконечные суды, пытаясь доказать, что виновата не она, а те, кто ее изнасиловал.
– Что тебе тогда помогало?
– Моя кошка. У меня жила кошка Соня. И она очень нуждалась во мне. Ее нужно было кормить, приучать к туалету, адаптировать к жизни дома. Вот это ощущение, что ты кому-то ужасно нужен, что это существо без тебя вообще никак, оно очень помогало держаться. Я хваталась за кошку, за нашу с ней связь и выживала.
Эля перестала улыбаться, набрала десять килограмм и начала находить у себя седые волосы.
Школу она закончила с золотой медалью. Аттестат торжественно вручал мэр города. И сразу после этого события сбежала из южного города учиться в Сибирь.
Как-то ее сестра сказала: «Знаешь, может быть, благодаря произошедшему ты сможешь помогать другим людям пережить подобное?» Эта мысль грела и часто становилась спасительной. Поэтому Эля выбрала помогающую профессию.
За судами продолжила следить мама, Эля оформила ее законным представителем своих интересов. Вопрос о том, чем закончилось дело, она решилась задать через пятнадцать лет. Мама ответила: «Посадили».
– Скажи, а вот для тебя самой какое наказание для них кажется справедливым?
– Никакое. Нет ничего соизмеримого с тем, что я пережила. Ничего.
Десять лет понадобилось Эле, чтобы начать жить. Начать улыбаться, начать получать удовольствие от себя и своего тела, научиться вступать в контакт с незнакомыми людьми, без паники оставаться в одной комнате с мужчинами, перестать впадать в ступор, когда ее кто-то обнимает. Десять (!) лет.
