Капитан Шао постучал в дверь и заглянул в кабинет, освещённый тусклым лунным светом, пробивающимся через решётку.
– Господин Цинь? Нам бы на пару слов.
Махнув рукой остальным, он прошёл внутрь. Было темно, в воздухе всё ещё витал запах дыма, поднимающегося над огарком свечи. Дёрнув за ручку двери, капитан убедился, что спальня заперта. К ней тут же подтолкнули бывшего интенданта, зазвеневшего связкой ржавеющих железных ключей, – по долгу службы он носил с собой все (на всякий случай) и совершенно случайно забыл отдать дубликаты после того, как Цинь его разжаловал. Тихо щёлкнул замок, но дверь всё ещё не поддавалась. Шёпотом выругавшись, один из солдат жестом приказал ему отступить и достал странный металлический прутик с двумя крюками на концах, погнул его и просунул в замочную скважину, чтобы подцепить щеколду. Осторожный, гад, этот Цинь, да только баррикады не помогут, – вот о чём думали все, не задаваясь вопросом, зачем их товарищу такое приспособление. В тишине раздался ещё один щелчок. Они просто рапортуют об очередном волке. Или медведе. Какая жалость! Бедный столичный мальчик, не был готов… И похоронят со всеми почестями, а там уже даже его отец не сможет выяснить, что случилось – плоть разложится. А может, и правда подманить волка? Волки всегда голодны. Это они решат позже.
Первые шаги.
Темнота спальни – ни лампы, ни факела, ни одной лишней вещи. Спящий начальник на кровати. Надо просто зарезать его, как свинью, и дело с концом. Капитан Шао снял со стены факел, поджёг его и поднял над их головами. Пламя вспыхнуло, облизывая стены, и тени солдат заметались по каменной кладке, обнажая один ряд знаков за другим. Десятки, сотни странных письмён, от одного вида которых солдаты замерли, не понимая, что происходит. Они никогда такого не видели, что это за язык? Знаки скалились со стен, переплетаясь между собой, отпечатывались на сетчатке глаз, завихряясь в странном танце. Задрав голову, кто-то заметил, что они даже на потолке. Может, он сумасшедший, может, здесь что-то не так?.. И зачем Цинь спит с повязкой на глазах? Но письмена…
Что это за язык?
Почему так больно?
Почему знаки расплываются перед глазами?
Откуда эта ноющая боль, прорастающая от глаз к вискам, точно иглу вводят прямо в череп?
Куда делись письмена?
Куда пропала комната?
ПОЧЕМУ ОНИ НИЧЕГО НЕ ВИДЯТ?!
Крики разрезали тишину, будто удар клинка, и моментально разбудили Кана. Он не видел, но слышал людей – раз, два… Пятеро внутри, ещё несколько переговаривались снаружи. Решились-таки. По комнате метались люди, цепляясь за искажённые ужасом лица, размазывая пальцами что-то липкое, касаясь пустых глазниц, от чего вой только усиливался. Факел упал на каменный пол и взметнул столп искр, слабо освещая для тех, кто остался в коридоре, чудовищную сцену. От двери отшатнулись, замечая среди мечущихся людей тень Циня, который инстинктивно схватился за меч. Полыхнули отблески пламени на стали, и крики перешли в вой. Оставшиеся заговорщики, белые от ужаса, бросились в коридор, наступая друг другу на ноги и сшибая мебель.
– Стоять!
И, услышав приказ Кана, застыли на месте как вкопанные.
***
– Слушай, ну вы же с братом не проклятые шэнми, зачем…
– Это разные понятия! Небо, вы что, вообще ничего не знаете о магии?
Сюин забрала последние фигурки Вэя с доски, раскуривая трубку южанина.
– Да откуда? Братья, небось, считают, что у вашего отца две головы.
– Как всё плохо. Ну… как тебе объяснить. Проклятыми рождаются, шэнми – становятся. Вон, мама тоже проклятая. Но она не может колдовать, как отец, она не знает печатей и не сможет их начертить, не рискуя ошибиться в линиях. По воздуху разве что-то передвигает, для этого много ума не нужно.
– А как она…
– Выжила? – Сюин усмехнулась. – У высоких семей – высокая защита… Да и не рождаешься ты с меткой Бездны на лбу. Просто когда поняли, что к чему, папа уже был придворным шэнми. Ну и дедушка предложил выгодный союз: дочь не отправится на костёр, а у папы будет приличная партия. Ты же не думаешь, что там очередь в жёны проклятого стояла?
– Наверное, нет. Кхм, – Вэй отобрал трубку, выбивая из неё травы. – Ладно. Так зачем вас-то учить печатям?
– «Это не оружие, это защита», – устало повторила Сюин, одному Небу известно, в который раз. – Так папа говорит. Оживить печать может только проклятый; даже если ты выучишь их все, то не сможешь колдовать. Но и просто начертанная печать несёт много разрушений. К тому же, кто знает, может, у нас родятся проклятые дети – кто их научит, если отец умрёт? А ещё, если меня кто-то обидит, я могу сделать так, что у него глаза вытекут!
– Врёшь!
– Нет! Ты Бая спроси про его слепого дружка, – Сюин хихикнула. – Вообще, это весело. Кан совсем в детстве помешался на этом, научился бегать и драться вслепую, представляешь? Сколько же я его колотила палкой! Всё боялся, что столкнётся со страшным колдуном и ослепнет.
– Так вот почему он так бежал через окопы… – Вэй нахмурился. – Я всё пытался вспомнить. Там… у Хонгха, от пыли и пепла глаза открыть не мог, а он меня тащил вперёд и вперёд.
– Брат дурной, но сильный, – Сюин медленно кивнула. – Вообще, я не знаю никого более упрямого, чем он. Поэтому и не волнуюсь. Он всех, кроме папы, побьёт.
– Ты о севере?
– Я о всех, – Сюин на секунду помрачнела, но затем фыркнула и потянула руку к трубке. – Ну? Забил заново? Сколько можно возиться с такой простой штукой, а?
***
…три шага от двери, пять – от кровати до шкафа. Ему нельзя открывать глаза, даже если слетит повязка. Кан поймал первого солдата у стены и, прежде чем успел задуматься, отрубил ему руку, отталкивая визжащую тушу на кровать и двигаясь дальше. Второй. Третий. Четвёртый. Пятый. Когда фигура Цинь Кана развернулась к оставшимся заговорщикам, те замерли от одного оклика. Это хорошо. Очень хорошо.
– Проклятый! Шэнми!
Кан, тяжело дыша, вышел в кабинет, стянув повязку. Он выиграл или вырыл себе могилу? Десять окрысившихся уродов. Лишнее движение – и от страха они перейдут в атаку. Одно дело – разобраться с ослепшими, шокированными противниками: это сложно, но он был готов. А эти… Решили, что он шэнми? Небо, какое невежество…
С другой стороны…
– Да. Вы, бестолочи, фамилию не с первого раза узнали? – Кан достал одну из печатей, выданных ему отцом, и хлестнул по воздуху полоской красной бумаги, не отрывая взгляда от солдат. Печать привычно скользнула между пальцами, чтобы ни он сам, ни эти олухи не насмотрелись на письмена. Те, конечно, предназначались для защиты от шествия, но зачем им об этом знать. Пусть считают, что его собственная. Это… может сработать. Им же невдомёк, что шэнми не держат печати в руках?
– В чью в пародию на голову пришла идея этого бунта?
