– Путь с вами, болтуны. Не хотите покупать – проваливайте, – наконец погнал их меняла, и Дэмин облегчённо вздохнул. Осталось получить еду и подготовиться к Ночи. Ему стоило поспать сейчас, чтобы с заходом солнца быть начеку.
***
Чжан Вэй был удивлён, когда получил письмо от Сюин: та писала, что Цинь Амань внял её просьбе и позволил южанину пережить Ночь шествия в их доме. Хотя сестра Кана и раньше приглашала юношу, но то были лишь разговоры – решающее слово оставалось за отцом. И несмотря на то, что Чжану очень нравилось проводить с ней время, оба знали, что ни на что большее рассчитывать он не мог: придворный шэнми ни за что не выдаст свою дочь за младшего наследника южного захолустного клана. Однако шла неделя за неделей, а Вэй всё ещё был в Лояне. Уже прилетела весточка от Цзяна, который настоятельно просил брата вернуться в отчий дом, но Вэй просто отложил это письмо и отправился с Сюин на рынок за очередными покупками, которые она намеревалась передать Кану, как только подвернётся случай.
– Как ты упросила отца?
– Да дело-то несложное, – Сюин указала на небольшой мешок жареных гекконов. – Давай, понесли.
– Ты хотела сказать «понеси»?
– Ну не я же потащу!
– Конечно. Слушай, не много ли? Мы только посылку собрали.
– Так зима скоро, и потом, хороших гекконов на рынке не сыщешь. А Кан их обожает. Гекконы и яблоки, яблоки и гекконы – всё детство объедался ими. Полежат до отправления следующего отряда к Линьцану. А отец… Он что-то проворчал про то, что Кан не переживёт, если единственный дурак, согласившийся с ним дружить, помрёт по глупости своей в столице. Поэтому, когда вернёмся домой и поужинаем, ты останешься в гостевой спальне. И, ну… – Сюин замялась. – Не бойся его так.
– Аманя? – Вэя невольно передёрнуло. – Его сложно не бояться, ты уж прости.
– И всё-таки. Он открыл тебе двери нашего дома. Благодаря ему в Лояне не прольётся кровь. Постарайся.
– Хорошо.
***
И это была самая странная ночь в его жизни. Вернувшийся домой господин Цинь обошёл дом, развесив печати, и вёл себя так, словно это был самый обычный вечер. Но Вэй никак не мог отделаться от чувства опасности рядом с Аманем, даже во время ужина, когда глава семейства безмятежно расспрашивал его о том, как поживает отец юноши. Чем дольше он смотрел на Аманя, тем чудовищней тот казался: Вэю чудилось, что тень его вот-вот оторвётся от пола, обернётся чудовищем и набросится на них, чтобы оторвать головы. Улыбка на лице шэнми искажалась, превращаясь в оскал, а с кончиков его пальцев стекал чёрный яд, отравляющий всё, что было на столе. Сколопендра, сотканная из капель тени, пробежала между блюдами и скользнула в его тарелку, и Вэю стало дурно.
Он старался сбросить морок, но получалось плохо. Голос Аманя в какой-то момент заглушил звон в ушах, растворился за грохотом огненных кристаллов Чанкина, шорохом земли и запахом палёной человеческой плоти.
– Вэй! Вэй, отец, что с ним?!
– Небо… – Амань вздохнул и подошёл к мальчишке, заглядывая ему в глаза. – Так бывает. Чжан!
Пощёчина. Морок спал, вытесненный настоящей болью, и Вэй сжался на стуле, непонимающе глядя в глаза хозяина дома. Амань же со скучающим лицом повернулся к дочери.
– Проводи нашего гостя в спальню. Господину Чжану необходимо отдохнуть. Ну и молодёжь пошла – один поход, а уже распрощались с самоконтролем.
Ужин вмиг закончился. Сюин распахнула дверь в гостевую спальню, а Вэй всё ёжился и оглядывался.
– Как ты живёшь с этим?
– С чем?
– Твой отец. Я знал, что от проклятых становится плохо, но не настолько. Это… я такое видел!
– Понятия не имею, о чём ты, – Сюин вздохнула. – Может, дело в том, что мы с Каном выросли в этом доме? Все говорят, что рядом с отцом гадко, даже рядом с матушкой, но… Мы никогда ничего подобного не чувствовали. Тебе надо отдохнуть, Вэй. Скоро закат.
– Постараюсь.
– Знаешь… Перед тем, как уехать, Кан сказал, что при Канрё он впервые испугался отца. Даже не поверил, что перед ним Амань.
– Да, Цзяну он то же самое говорил. Кан в госпитале вообще шальной был.
– Я не об этом, – Сюин нахмурилась. – Брат говорил, что заснуть не мог дома в первые дни. Слышал все эти… грохоты и крики. Это подслушал отец и оттаскал его за ухо. Он сказал Кану: «Страх, который ты со своей пустой головой носишь за собой, утопит тебя при первом же случае. Если хочешь сходить с ума, как генерал Ван при Канрё – продолжай, или научись отпускать то, что уже не вернуть». А что… Что было с генералом?
– Да так… – Вэя передёрнуло, стоило ему вспомнить занесённый над головой Кана клинок и безумные глаза Вана. – Знаешь, твой отец – очень мудрый человек. Мне есть о чём подумать. Спасибо.
– Хорошего вечера тебе, Вэй, – Сюин тронула его за плечо, слабо улыбнулась и пошла в свою комнату.
***
Ночь мягко коснулась Лояна, замершего в ожидании Шествия. На небе не было ни единого облачка, и звёзды следили за жизнью Цияна подобно глазам многоокого бога. Казалось, замерло само время. Улицы опустели. И если Запретный город и центральные кварталы оберегал придворный шэнми, позаботившись о том, чтобы печати барьера заключили сердце столицы в кольцо, то трущобы могли надеяться только на внешние стены. Исчезли стражники, пропал слабый свет лампадок. Бедняки заколачивали двери, если было чем, и жались в тесных лачугах, вознося молитвы Небу. Здесь было безопаснее, чем в других городах и деревнях, но никакой частокол не спасёт их души, если Бездна распахнёт пасть рядом с их домами.
Такие ночи были сродни вспышке чумы: демоны приходили на закате, но отказывались уходить на рассвете. Они прятались в тенях, расползаясь по подвалам, разорённым домам и катакомбам. Ночь пройдёт, но городской страже потребуется не одна неделя, чтобы выманить оголодавших тварей и дать солнечному свету их сжечь.
Дэмина защищала только дверь и тонкие стены. Забившись в угол и доедая остатки риса, мальчик слушал, как баюкают за стеной младенца. Ему никогда не пели колыбельные, но у соседки, сколько он себя помнил, всегда плакал очередной ребёнок. Все они не доживали и до четырёх лет, и всем она пела одни и те же песни. Снова и снова, один куплет за другим.
Бáю-бáю,
Не ходи по крáю –
В Бездну свалишься,
Переплавишься.
Где-то на улице раздался треск и грохот. Мальчик проглотил последний комок риса и отложил треснутую миску. Голос соседки дрогнул и стал тише, но, похоже, она боялась, что ребёнок снова заплачет, если она перестанет петь.
Там, в зловещей тишине,
Бродят демоны во тьме,
После Ночи поутру
Твою душу заберут.
Грохот сменился на звуки шагов: что-то прошлёпало по улице мимо их лачуги, тяжело дыша, точно больной в последние дни перед смертью. Мать издавала такие же звуки, только тише, когда помирала на соломенном настиле. Спать на нём теперь было ещё неприятнее – запах гнили так и не выветрился, но Дэмин привык. Гораздо хуже было то, что это «что-то» за стенами замерло.
