Книга Пути волхвов. Том 1, страница 36. Автор книги Анастасия Андрианова

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Пути волхвов. Том 1»

Cтраница 36

Огарёк приуныл. Я слукавил, но и не соврал ему в открытую. Я-то рано попал на учение, это верно. Но чаще всего соколов посвящали в пятнадцать-шестнадцать зим, а значит, и учиться они начинали в десять-двенадцать, а бывало и позже. Конечно, я не был первым и единственным, кого забрали в терем так рано, но суть в том, что Огарёк вовсе не был слишком взрослым, чтобы стать соколом.

– «Да я в твоё-ём возрасте», – поддразнил он меня. – Ворчишь как старый дед. Тебе-то самому сколько? Небось, ещё и тридцать зим не минуло, рано бурчать.

Я не стал отвечать, не хотел спорить и поддевать Огарька, а то вовсе не замолчит. Сейчас мне хотелось тишины – глубокой, гордой и мудрой. Но за то время, что мы путешествовали вместе, я успел его немного узнать и понимал, что он не успокоится, пока не скажет то, к чему подводил осторожно, начав разговор о соколах. Я решил не тянуть.

– Чего задумал, сразу говори. Не буду всю ночь подсказки слушать, не девица ты, чтобы кокетничать со мной.

Огарёк стрельнул в меня раздосадованным взглядом, но дерзить не стал, повозился ещё немного, вздохнул и сказал:

– Если б я стал соколом, ездил бы не на коне и не на собаке, а медведя бы взял. Ты видел того, у скоморохов? Плохо ему на верёвке ходить и кренделя выписывать, зверю свобода нужна. Мы бы с ним по лесам носились, даже тебя переплюнули бы.

Так вот оно что. Зверя пожалел.

– Ты считаешь, возить тебя на хребте – лучше, чем на верёвке ходить? – Я покачал головой. Молодец парнишка, что задумался о том, о чём другие не хотят, но додумал не до конца. – Одну несвободу другой заменишь. Чего верёвку ему не развязал? Ловкий же, вором был. Отпустил бы втихаря, пока шуты в дудки дудели.

Огарёк стушевался, задумчиво почесал за ухом, а я продолжил:

– Знаешь, что скажу тебе? Тот медведь не пошёл бы в лес. Остался бы со скоморохами даже без верёвки. Снять ошейник – не значит избавиться от него. На многих он не просто надет, а приращён, точно рука или нога вот твоя хромая. Такие на свободе не выживут. Медведь тот всё равно со скоморохами ходить будет, а в лесу его сородичи не примут, задерут чужака. Не думай о нём. Освободив, лучше не сделаешь.

Последние слова я бросил гулко и твёрдо, они упали, как камень в пустой колодец, и только круглый дурень не понял бы, что я желаю закончить бессмысленный разговор. Если речи ни к чему не приводят, то надо их заканчивать. Соколы, спасённые медведи – кому надо таким на ночь голову забивать? Огарёк понял, что лучше всего ему замолчать, опустил голову на землю и вздохнул тяжело, с невысказанным упрёком. Я сделал вид, что ничего не заметил, и тоже стал готовиться ко сну, лёг на землю рядом с тёплым боком Рудо. Пёс дёрнул ухом и стукнул хвостом – глаз не открывал, а всё чуял. С таким сторожем можно не тревожиться, спать спокойно, если что случится – первый проснётся, тебя разбудит, а если враг подкрадётся, то распугает громовым рыком. Но всё-таки я достал нож из ножен и сжал в кулаке. Лучше перебдеть.

– А если маленького медвежонка в лесу найти? – не выдержав, шепнул Огарёк. – Тоже без мамки который. Как сокол. Получится тогда?

– Спи уже, – сказал я грозно. Интересно, понял ли он, что от неожиданности я даже вздрогнул? Шепнул, а напугал. Может и прав, старым я становлюсь, от шёпота подскакиваю.

– Сплю, не ворчи. Просто любопытно стало.

* * *

Я растолкал Огарька, едва небо подёрнулось серым – долго ещё до рассвета, но я решил не тянуть. Рудо мгновенно вспрыгнул на лапы, потянулся и полез лизать меня в лицо. Я отпихнул пса, сунул ему в пасть половину лисьедуха, а остальную половину съел сам, умылся быстро из ручья и плеснул ледяной водой в лицо сонному Огарьку. Он разразился гневной речью, а я посоветовал ему замолчать и полезать на пса, пока я не передумал.

Мы снова вернулись на лесную тропу. Гарь от Чернёнков осела, подвыветрилась, и если не знать, то и не поймёшь, что случилось неподалёку.

Огарёк клевал носом, но время от времени встряхивался, бодрился. Я наблюдал. Крепко засели у меня в голове его слова о том, что в соколы просился. Такое сгоряча не говорят… Хотя он же нездешний, запальчивый, может, для него это не значит столько же, сколько для нас.

Лес из чёрного сделался седым, месяц скатился под землю, а над головой тускло зазеленело, предвещая зарю. Скоро мы должны были пересечь границу Средимирного княжества, а днём – приблизиться к небольшим городкам. Закончатся глухие леса Великолесья, пойдут поля да светлые перелески, вдоль дороги забелеют свежими срубами деревеньки, вот там-то и можно будет разделиться и поспрашивать о знахаре.

Мы проехали не так много, когда мой чуткий слух уловил кое-какой звук, чуждый для леса: негромкий цокот. Не настырный топот тяжеловоза, а чёткий перестук копыт легконогого коня. Кто-то скакал нам навстречу по узкой лесной тропе, и я догадывался, кем мог быть всадник. Рудо приподнял шерсть на загривке, почуял лошадиный дух, а вот Огарёк и в ус не дул, то ли не слышал ничего, то ли считал, что мы с Рудо точно защитим его от любого лиха. Неосторожный глупец или самоуверенный нахал? Не разгадал я его ещё до конца, да особо и не стремился.

Тропинка свернула с черничника в молодую ольховую рощу, звонкую и сереброствольную. Тонконогая кобыла, серая в яблоках, неслась навстречу нам так легко и свободно, словно под её ногами была не коварная лесная тропа, а широкая городская дорога, ровная и укатанная. Кобыла не фыркала, да и ступала почти неслышно, если сравнивать с другими скакунами. Я сразу узнал её. Тень – так назвала её хозяйка. Всадница держалась в седле прямо и изящно, белый с золотым кафтан, пошитый на мужской манер, сидел на ней как влитой. Толстая пшеничная коса почти касалась крупа Тени. Я приказал Рудо остановиться, Тень тоже по команде замедлила шаг, и мы с наездницей несколько мгновений молча смотрели друг на друга.

– Ну, здравствуй, Пустельга, – я поздоровался первым.

– Утро доброе, малыш Кречет.

Она смотрела на меня насмешливо и свысока – пёс всё-таки гораздо ниже лошади, даже здоровенный ездовой монф. Я понял, что соколица разглядывает Огарька, а Огарёк пялится на неё, как на чудо.

– Что же ты, сынка себе нажил? Или братца младшего приютил?

Дразнит, стерва, знает же, что ни того, ни другого у нас быть не может. Я фыркнул с презрением.

– Не задавай пустых вопросов. Скажи лучше, что в окрестностях Коростельца творится?

Пустельга спешилась и погладила Тень по лоснящейся шее. Я тоже спрыгнул с Рудо, понял, что соколица не хочет говорить, пока рядом Огарёк уши греет. Рудо гавкнул один раз, выражая недовольство.

– Потерпи уж общество скотины, – посочувствовал я ему. – Не так уж от неё пахнет, как от коней простых гонцов.

Пустельга сделала вид, что не услышала моей колкости. Мы с ней отошли глубже в рощицу, под сень золотых дрожащих листьев, оставив на тропе своих верных друзей-скакунов, и оценивающе оглядели друг друга, как любые хищные птицы, встретившиеся на общем пути. Мы с Пустельгой были одного роста, но она умела смотреть так, что я всё равно чувствовал себя ниже и слабее её, и мне это чувство, понятное дело, совсем не нравилось. Я намеренно вскинул повыше голову и расправил плечи, но соколица продолжала насмешливо щурить ясные серые глаза, чем невероятно злила меня.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация