В тексте, который он озаглавил «Теодицея „благого антропоцена“» (The Theodicy of the «Good Anthropocene»), Хэмилтон пытается проникнуть в загадку экомодернистского нарратива и утверждает, что идея прекрасного антропоцена — своего рода антроподицея
[459]. В своих риторических ухищрениях экомодернисты подменяют апокалипсис теодицеей, уверяя, что вымирание видов и дестабилизация климата обернутся для человечества благом, ведь они предоставляют возможности для дальнейшего развития. Лишь безрассудная уверенность, что спровоцированный человеком экологический кризис имеет высший смысл, будучи проявлением божественного промысла, спасает от выводов наук об окружающей среде. Члены Breakthrough Institute пишут, что Землю можно превратить в «планетарный сад»
[460]. Образ планеты как сада предполагает, что человек выступает в роли Бога. Подобные идеи призваны мистифицировать нас, затемнить реальную картину положения дел.
С точки зрения Хэмилтона, экомодернистская концепция благого антропоцена, как и гипотеза раннего антропоцена, умаляют значение самой идеи антропоцена, которую можно назвать революционной. Они не дают увидеть, что перед нами радикальный разрыв в истории планеты, обусловленный человеческой деятельностью. Понятие антропоцена относится не к влиянию человека на отдельные экосистемы, а к воздействию на планету в целом. Поэтому совершенно необязательно, чтобы стратиграфические данные играли в спорах об антропоцене ключевую роль. Суть дискурса антропоцена не в пятне на пейзаже, которое оставляет за собой человек, и тем более не в новом отношении человека к окружающей среде. Речь идет о серьезном сбое в процессах, определяющих динамику планеты
[461].
Для Хэмилтона идея благого антропоцена, предложенная в 2011 году Эрлом Эллисом, — лишь искаженная трактовка того, на что пытаются указать исследователи планетарных систем
[462]. Эллис заявляет, что люди всегда выполняли функцию распорядителей (англ. stewards) биосферы
[463]. Хэмилтон сетует, что антропоцен воспринимают как эпоху, в которую мы можем формировать и контролировать различные системы планеты. Едва ли здесь есть повод для гордости, и не стоит упиваться тем, что homo sapiens стал фактором геологического значения
[464]. Скорее возросла непредсказуемость.
Австралийский мыслитель в своем тексте решительно подчеркивает, что тезис о мнимой устойчивости природы, которая, по мнению экопрагматиков, после каждой резкой перемены быстро обретает равновесие, не находит подтверждения в научных исследованиях. Это полное искажение научных сведений о состоянии планетарных систем
[465] — в настоящее время ученые отвергают, в частности, так называемую сильную версию гипотезы Геи (о чем я уже говорила). Заявления экомодернистов об эластичности экосистем и их способности к обновлению попросту не имеют никакого научного обоснования
[466]. Локальные примеры обновления отдельных экосистем, которые они приводят, — риторический прием, направленный на то, чтобы сменить тему и отвлечь нас от сути проблемы.
События, доказывающие необходимость термина «антропоцен», произошли за такой краткий промежуток в истории Земли, что следует говорить скорее не о переменах, после которых планета вновь обретет равновесие, а о катастрофическом переломе. Явления, характерные для эпохи антропоцена и спровоцированные деятельностью человека, нельзя назвать переходными — речь о серьезных необратимых изменениях. Нельзя вернуть прежний состав атмосферы или Мирового океана. Как утверждает Хэмилтон, мы перешагнули порог, и пути назад нет
[467]. Нельзя вернуться к состоянию эпохи голоцена
[468].
По словам австралийского исследователя, экомодернисты могут надеть розовые очки и с воодушевлением приветствовать прекрасный антропоцен, но это не изменит картины, на которую они смотрят
[469]. Экомодернизм свидетельствует о том, что технологически продвинутое общество выбирает катастрофу. Разумные белые американцы убеждают самих себя, что все будет хорошо. Название «антропоцен» должно скорее служить нам предостережением, а не вселять надежду и не укреплять нашу самонадеянность.
На тему экопрагматизма высказался и Бруно Латур. В тексте «Пятьдесят оттенков зеленого» (Fifty Shades of Green) он отмечает, что в любой политической дискуссии о людях и нечеловеческих субъектах категория антропоцена «меняет масштаб, темп, ритм, а также — что самое важное — наши представления о том, как расположены друг относительно друга рассматриваемые акторы»
[470]. В эпоху антропоцена мы имеем дело с гетерогенными модусами бытия, которые не столько реагируют на перемены, сколько с обостренной чувствительностью откликаются на малейший признак кризиса. Общество неизбежно связано с природой. Тем временем авторы «Манифеста экомодернистов» по-прежнему пребывают в уверенности, что лишь человек является субъектом, способным действовать. По мнению французского социолога, это давно устаревшая точка зрения.
