Стоит обратить внимание, к чьим голосам уже сейчас почти не прислушиваются в дискуссии о климатической инженерии. Мы видим, что такие дискуссии ведутся только в развитых странах, главным образом представителями точных наук. В них не участвуют ни представители рядовых граждан, проживающих на территориях, которые подвергаются наибольшему риску, ни ассоциации фермерских хозяйств, ни гражданские объединения из тех или иных государств, ни те, кто представляет интересы будущих поколений. Как я уже отмечала, в самой проблеме климатических изменений кроется недопустимое с этической точки зрения отсутствие симметрии: не те, на чью долю приходится больше всего выбросов парниковых газов, наиболее болезненно ощутят последствия климатических изменений. Аналогично, скорее всего, произойдет и с геоинженерией: она нанесет ущерб не тем, кто выступит ее инициаторами.
Как подчеркивает Кайл Поуис Уайт, изучающий воздействие климатических изменений на коренные народы, можно было бы изначально разрабатывать политические модели контроля над солнечным излучением с учетом интересов и при участии тех социальных групп, которые применение этой технологии в наибольшей степени поставит под удар. Между тем, хотя формально первые проекты управления климатической инженерией и провозглашают необходимость получить согласие рядовых граждан на внедрение этой технологии, участвовать в принятии решения могут только стороны, заинтересованные в такой стратегии
[761].
Вероятно, в случае внедрения геоинженерии от потенциальных последствий погодных аномалий в первую очередь пострадает коренное население таких регионов, как Арктика, Тропическая Африка или, например, Индонезия. Но представители этой части человечества не участвуют в дискуссии о геоинженерии
[762]. Местные охотники и земледельцы лишены возможности самостоятельно принимать решения, на которые имеют право. Из истории мы знаем, что локальные этнические группы зачастую больше всех страдают от технических или промышленных катастроф. Повседневные практики коренных народов во многом строятся на отношениях с окружающей средой, другими видами и климатом. К тому же среди аборигенов выше риск климатических миграций. При этом коренные народы редко выигрывают от технических достижений модернизированных обществ.
В то же время стоит отметить, что исследователи, работающие над проектами управления солнечной радиацией, ведут себя все более осторожно, сознавая серьезность проблем, сопряженных с внедрением такого рода технологий, и их вероятные побочные эффекты. В частности, Кит напоминает, что геоинженерия обязательно должна быть на институциональном уровне связана с низкоуглеродной политикой, а ее изучение должно оставаться прозрачным и подлежать демократическому контролю
[763].
Само собой, политическим приоритетом должен стать вопрос о компенсациях тем, кто понесет убытки. Пострадавшие потребуют признания их ущерба
[764]. Уже сегодня ведется оживленная дискуссия о корректных с этической и политической точек зрения правилах компенсаций и о способах институционализации самого процесса таких выплат
[765]. Но мы сегодня знаем, насколько сложно устроена атмосфера как система, поэтому в цепочке причинно-следственных связей мы не сможем с уверенностью выделить последствия применения конкретных геоинженерных технологий, если мы все же пойдем по этому пути. Нам не удастся определить, какая из них вызвала негативные последствия в том или ином регионе, а значит, появится еще один источник неопределенности. Иначе говоря, геоинженерию уместно сравнить с ящиком Пандоры
[766].
Другой вопрос: не попытаются ли страны из регионов, наиболее пострадавших от неожиданных погодных аномалий, в качестве контрмер провести свои геоинженерные эксперименты? Ведь проект распыления серы в стратосфере подразумевает осуществление вмешательства с территории одного государства. А если бы конфликтующие государства направили такие действия друг против друга? Если мы не разработаем транснациональных, четких и строго соблюдаемых правил климатической инженерии, подобные сценарии вполне реальны
[767].
Ученые предостерегают против излишнего энтузиазма по поводу климатической инженерии, поскольку этому проекту сопутствуют мания величия и отсутствие предусмотрительности. Геоинженерия может обернуться «мировой культурной катастрофой»
[768]. Но, что еще более существенно, современный проект геоинженерии, каким он сложился в XXI веке, нельзя, как показывает тщательное изучение истории, назвать ни новым, ни революционным, ни пророческим, ни особенно удивительным для историка
[769]. Нарративы, связанные с идеей антропоцена и делающие акцент на исключительности нашего положения с точки зрения дестабилизации планетарных систем (представление о критическом пороге, после которого нет пути назад, о крае времен или убежденность, что уже слишком поздно), порой служат оправданием радикальных проектов, в том числе и геоинженерии. Но, как полагает Флеминг, нельзя обосновывать климатическую инженерию тем, что мы оказались в беспрецедентной ситуации. Именно такие аргументы приводили и раньше, когда речь заходила о воздействии на погоду. Не следует сводить геоинженерию и к чисто техническому вопросу
[770]. Нет никаких исключительных (на фоне истории) обстоятельств, которые бы нас торопили. Ничто не вынуждает нас исследовать такие опасные глобальные технологии, как распыление серы в стратосфере.
