Дворовые переглянулись. Не было сомнения, что девушка обезумела от горя. Пора было покончить со всем этим, пора было унести труп.
– Похороним… чего ждать? – напомнил все тот же дворовый, который ранее звал Сидорку из сеней.
– Похоронить надо… – согласился Сидорка глухим голосом. – Пора уж, Салтычихе надобно ответ дать.
Дворовые завозились около трупа, потом понесли его.
Галина следовала за ними, молча и медленно, с широко открытыми глазами, как у безумной.
Сидорка отыскал где-то рогожку, какой-то грязноватый кусок полотна вроде простыни, и следовал с ними и с лопатами за несшими труп дворовыми. Все трое шли без шапок.
– Братцы, далеко ходить нечего… – заговорил Сидорка, когда все очутились в оголенном уже осенью березняке, в том самом, который прошлой весной так очаровал Галину. – Схороним тут – место самое подходящее. Клади старика на землю. Бери лопаты.
Дворовые согласились.
В несколько минут была вырыта неглубокая могила, и в несколько минут труп несчастного полесовщика, завернутый в простыню и рогожу, был засыпан влажной лесной землей. Все крестились и тогда, когда зарывали труп, и тогда, когда труп был уже зарыт. Сидорка при этом, все еще бледный, расстроенный, прочел дрожащим голосом молитву. Об осиновом коле при этом никто не вспоминал. Еще ранее решено было бросить это «нехристианское дело», так как Никанор никогда колдуном не был, а кол вбивают только в могилу колдунов. Довольно и того, что несчастный был лишен христианского погребения. Все трое согласились по этому делу перед Салтычихой соврать.
– А в случае справок скажем, мол, что с перепугу не помним, где похоронили!
С этой целью земля над могилой была притоптана, потом плотно засыпана грудой опавших листьев, и прошлогодних и опавших в ту осень.
Когда все было кончено, дворовые поторопились домой.
С Галиной остался один Сидорка.
– Галя! Галя! – начал он. – Что за горе такое стряслось над нами?
Девушка глядела на него удивленно и долго ничего не отвечала. Потом заговорила тихо, каким-то угнетенным голосом:
– Вот и похоронили… вот и не стало моего родного… совсем-таки не стало…
– Не стало, Галя… покончил с собой… бедняга!
– Что с ним?.. Как он?.. Я ведь, не знаю, Сидорушка… – спросила все тем же голосом девушка со слезами на глазах.
– Удавился на майдане… Очень просто…
– А-а! – протянула девушка и задумалась, как бы что-то припоминая или соображая. Потом, словно бы сама с собой, заговорила: – Что же мне теперь?.. Куда мне?.. Родной нет, родного нет… Одна… как есть одна-одинешенька… что засохшая былинка в поле… – Галина закрыла лицо руками и повторила опять: – Куда же мне теперь?.. Куда, Сидорушка?..
– На барский двор велено тебе, Галя, – отвечал Сидорка. – Салтычиха требует.
– На барский?.. Ну да… помню… знаю… слышала…
– Так пойдем. Брось эту сторожку проклятую.
– И брошу, и не приду сюда никогда! Уж точно что проклятая! Радости было мало, а горя-то, горя… ах, много было горя горького!
Сидорка приблизился к девушке:
– Галя, забудь все… брось… Чего нам!..
– Что бросить? Что забыть, парень? – произнесла девушка.
– Да все, все брось!
Девушка странно и тихо рассмеялась:
– Стало быть, забыть и то, как ты отхлестал меня, Сидорушка?..
– Да нешто я волен был в том?! – почти вскрикнул Сидорка. – Видела, что со всеми нами творила Салтычиха! Ослушался бы – она бы запросто приказала Акимке убить и меня и тебя. Убил ли бы тебя Акимка – не знаю, а что меня бы убил – это самое верное дело. Тебе ведь неведомо, что у него всегда за голенищем отточенный нож имеется. Он всегда им, анафема, готов поработать, что разбойник какой придорожный…
– Я этого не знала, Сидорушка, уж прости, – сказала совершенно искренне Галина, чувствуя, что она не в силах ненавидеть этого человека.
– Не знала! – воскликнул Сидорка. – Мало ли ты чего не знаешь, что у нас на барском дворе деется! Дыбом волос становится! А что мы похлестали маленечко друг друга – беда невелика, это горе не в горе, до свадьбы заживет!..
– И все это Салтычиха! Все Салтычиха! – произнесла вдумчиво Галина.
– Все она, окаянная!
– Все она?..
Сказав это, Галина вдруг тряхнула головой и хрипло, точно ей кто-нибудь сжимал горло, заговорила:
– Сидорка, слушай, что скажу! Слушай!
– Ну? – взял ее за руку Сидорка.
– Вот тут лежит батька! – разгорячилась девушка. – Уж он не встанет больше, нет, нет!.. Он не встанет, чтобы задушить свою злодейку, свою кровопивицу… Так слушай, слушай!.. Люб ты мне, много люб, Сидорушка! Не покину я тебя никогда, никогда не разлюблю! Так не покидай же и ты меня! Не разлюби же и ты меня, дорогой мой парень!
– Галя! Галя! – было ей ответом со стороны Сидорки, тоже увлекшегося ее горячностью.
– Верю тебе, Сидорушка, верю! – продолжала девушка. – Так верь же и ты мне! А коль веришь, так поклянись над моим батюшкой несчастным, что ты мне поможешь отплатить Салтычихе за все то, что она для нас сделала. Клянешься ли, Сидорушка?
– Э, Галя! – качнул головой Сидорка. – Я уж об этом давно думаю, давно это в мыслях у себя держу. Просил даже об этом у барина, у Тютчева, кой тоже теперь на Салтычиху зубы точит… Да все как-то не ладится… Уж больно много прихвостней у Салтычихи – за всяким твоим шагом следят, все подглядывают, все подслушивают… В таком деле ухо надо держать востро, ой как востро!
– Ты и держи! – серьезно сказала Галина. – А все же таки поклянись, что ты мне поможешь, Сидорушка! Moжет, вдвоем-то и сладим с этой волчихой ненасытной, с этой кровопивицей нашей!
– Что ж, я завсегда готов! – согласился Сидорка, Крестясь, он произнес три раза слово клятвы, а потом, став на колени, тоже три раза поцеловал землю, под которой только что был зарыт несчастный полесовщик.
Девушка подняла его и горячо поцеловала.
– Ну, Сидорушка, теперь ты мой, а я твоя! Пусть нас разлучит теперь только одна гробовая доска! Все я позабыла, никакого зла на тебя не имею. А имела было.
Затем, слегка отклонив от себя любимого парня рукой, Галина тоже опустилась над могилой отца, склонилась к земле головой и зашептала что-то для Сидорки невнятное.
Сидорка стоял не шевелясь, благоговейно и любовно смотрел на свою любимую девушку.
Счастье, смешанное с непонятной грустью и с только что пережитым впечатлением, тихо охватывало его сердце, и вместе с тем что-то жуткое как бы подкрадывалось со стороны и простирало над ним какие-то страшные, цепкие руки…
Девушка с могилы отца не вставала долго. А когда встала, то и ей, и Сидорке представилась новая картина. Со стороны сторожки несло гарью, дымом, а мгновениями сквозь сетку деревьев сверкал и огонь…
